3. Синие и красные стёклышки
Очень странное сочетание: май, солнце - и фиолетовые губы. Страшно... Я внимательно их рассматриваю, но в тайну цвета не могу проникнуть. Если к секрету можно хоть ключ подобрать, растопить его лёд в горячей волне слухов, то эти фиолетовые губы - тайна запечатленная и запечатанная. Тонька её не выдаст, потому что в - гробу. Лезть к Женьке Кирсанину, её брату младшему, за разъяснениями - последнее дело: он младше меня на ЦЕЛЫЙ ГОД, да и неудобно сейчас. Подсознательно: трагедия у него. Великая! Любопытство пацанячье, конечно, одолевает, но... Знаю только, что происшествие связано с Джарыгой. Мы его дружно ненавидели и старались не попадаться в его лапы. Месяца три назад это, помнится, началось. Он подвалил к нам, пацанятам, и своим сдавленным голосом, чуть осипшим, ибо уже курил, будучи на пяток лет старше нас, спросил, кто хочет увидеть синие и красные стёклышки. Пока я пытался сообразить, что бы это значило, он крепко "приобнял" рядом стоящего Женьку левой клешнёй, правой ловко достал из ширинки свой лохматый инструмент, засунул его в карман женькиного пальтишка – и опорожнил свой мочевой пузырь. Отвалил подлый Жора, похохатывая, такой же походкой в развалочку, скрывшись за углом со своим клетчатым беретом, который, как я теперь понимаю, очень шёл к его вьющимся каштановым локонам. Что мы могли ему сделать, когда он никого и ничего не боялся, даже милиции, а взрослым до него не было дела? Женька стоял пунцовый, потом заплакал и убежал... Домой к Джарыге объясняться с его мамашей пошла Тонька Кирсанина, ровесница этого оболтуса, старшая женькина сеструха.
О чём шли переговоры, никто не знает. Зато через несколько дней их видели на танцплощадке в обнимочку. Дело приняло оборот совершенно непредсказуемый. Очевидно, Жора обладал, кроме отталкивающих, ещё какими-то свойствами – притягательными. Девчонки, а они в одиннадцать лет понимали в этих делах больше нас, перешептывались на эту животрепещущую тему, делали большие глаза, сообщая, что «они уже ХОДЯТ» - и слово это было окружено непонятным ореолом неведомых мне чувств. Разумеется, я слышал про любовь, что от неё можно умереть, и когда целуются дяди и тёти в губы очень сильно, то губы синеют, но чтобы - до цвета баклажанов, до смерти...? Тогда, всматриваясь в фиолетовые губы девушки, лежащей в гробу, подумал только: вот, доцеловалась...
Танцплощадка находилась на переднем крае парка "Культуры и отдыха", напротив заводоуправления. Рядом был аттракцион Лодки-качели, а также столб метров восьми, на верхнем конце которого подвешивали Белую Красную головку*, и смельчаки, добравшиеся до верха, уносили с собой заработанный приз. Однажды это на моих глазах, под аплодисменты, сделал и Джарыга. Но с танцплощадкой, гвозде развлечений местной молодёжи, столб соперничать не мог. Ещё бы! Где еще можно было обжимать девиц безнаказанно, официально?
Так в нашей братии понимался смысл танцев. И ещё старшие товарищи, вроде Жоры, рассказывали, как ладонью проверяется наличие резинки, а значит и трусов, у приглашённых девиц: девушка с резинкой рисковала возвращаться с танцев без провожатого... О слабом присутствии света в остальной части парка я не заикаюсь, как и о редких скамейках вместе с событиями, случавшимися на них. Кто-то сказал, что видел Тоньку с Джарыгой, уходящих в темноту: одна рука его была на талии, а вторая душила горлышко водки. Проходили недели, сеструха женькина ходила в девятый класс, девчонки с любопытством перешёптывались за её спиной – всё обычно, значит все - счастливы.
И тут – молнией! - весть: Женька не пришёл в школу, у него похороны. Сестры. .
Вокруг бродили старухи, негромко переговариваясь по теме. Улавливал лишь отдельные слова: уксусная эссенция, трахнул, скотина, аборт, загребут... Это складывалось в юном воображении моём в картины непонятные и страшные, но всю глубину трагедии я тогда охватить не мог. Пытливый ум ребёнка, конечно, пытался всё воедино связать, но слова не складывались в понятия, мне знакомые, а имели какую-то параллельную коннотацию мне не знакомого мира взрослых. Трахнул – значит ударил, беременная – это большой живот у тёти, и там сидит «маленький», но как можно ударить – и чтобы человек в животе-то оказался? И при чём тут "аборт", когда я знаю "Борт" – корабля, разумеется, их же на папиной судоверфи строили. Все эти словечки сплетались в какой-то вихрь, на периферии которого были синие засосы от сильных поцелуев, а в центре – смерть. Да ещё говорили – мучительная, ибо – отравилась. Как – это, отчего в таком возрасте, зачем?
Доморощенный способ покончить жизнь самоубийством – выпить кислоту уксусную – был предпочитаем россиянками по неведомым мне до сих пор причинам. Не вешаться, не сигануть с небоскрёба или броситься под поезд – это всё для Дикого Запада, а у нас – эссенция. На пике волны таких странных самоубийств эссенция исчезала с полок бакалейных лавок, но потом эти трёхгранные, осургученные, двухсотграммовые флакончики вновь всплывали из небытия – как же без них маринад приготовить, ведь огороды-кормильцы были у многих.
На кладбище я не пошёл, далеко шлёпать было. Помню, народа было много, цветов живых. Зачем они были мёртвой-то? А вот Джарыга исчез, и судьба его мне неизвестна. Да и не интересна – если уж честно-то...
*- белая головка-водка, красная-вино (По цвету крышки на бутылке)
25. 9. 2008.
Свободное копирование
