1 октября 55г.
Сегодня, когда я в полдесятого вечера возвращалась от Ёлки, ко мне подошел пижонского вида тип, и сказал, что он идет за мной от остановки, что я ему очень понравилась, и начал долго и красиво распространяться о том, что не важно, где познакомились, а важно, каков человек, и что если девушка видит, что человек интеллигентный, то отчего бы ей с ним и не познакомиться. Что он пять лет назад окончил институт Востоковедения, любит музыку, играет на фортепьяно («немного хуже Цфасмана»), знает хинди и английский, живет в Малом Лёвшинском, дом 12 и пригласил в пятницу в гости на вечеринку (!!!) Если же я одна стесняюсь, то чтобы взяла с собой подругу, по возможности, такую же симпатичную, как я (!!!)
Проводил до ворот. Попросил телефон. Я дала. Конечно, никуда я к нему не пойду, еще чего, к первому встречному идти на квартиру. Хотя надо сказать, что он вел себя не нахально, и вообще.
Пришли родители, и когда я им для смеха рассказала про этот инцидент, мама закатила мне страшнейший скандал. Утверждает, что он вор и договорился с Федькой-рецидивистом ограбить нашу квартиру. Что ему понравилась не я, а мой костюмчик с погончиками. Он сразу увидел, что я наивная дурочка из обеспеченной семьи, и решил поживиться. С какой стати порядочный человек будет знакомиться поздно вечером на улице? «Надеюсь, ты не дала ему наш телефон?» А когда я призналась, что дала – вообще впала в истерику. Как будто это не телефон, а ключ от квартиры.
Все-таки я дура. Развесила уши.
4 октября.
Умеет мама нагнетать ужас. Первая хватает телефонную трубку, и всем, кто меня спрашивает, даже если женский голос, отвечает, что – не туда попали. Мне запрещено ходить по Малому Лёвшинскому. Выходя на улицу, вжимаю голову в плечи и оглядываюсь на ходу: вдруг он меня подстерегает?.
Коварного ночного соблазнителя я больше не встречала. А с испытанием на прочность получилось так: на летние каникулы студентов многих ВУЗов по призыву партии отправляли на целину. Шурку Червинского, к этому времени студента архитектурного института, партия тоже призвала. Сам он не очень-то стремился, а его мама вообще была в ужасе. А моя мама (вероятно, в пику Шуркиной маме) сказала: «Что за глупости! Всего на два месяца! Со студентами! Это же так интересно! Если бы у Анечки была такая возможность, я бы ее с радостью отпустила».
Права старуха Изергиль - в жизни всегда есть место подвигам! Я помчалась в деканат и записалась добровольцем на целину.
Что началось! В квартире густо запахло валерьянкой. На меня были спущены все родные и знакомые, не забыт был и дядя Константин Осипович, тот, который дружил с Университетским начальником по линии спорта. Все принялись убеждать меня, что целина это не место для девушки, что я надорвусь, заболею, умру, что меня искалечат, а то и что похуже, и вообще, мало ли что. Я орала: «Но ты же сама сказала, что с радостью отпустишь! Другие же едут, и я поеду! Ничего со мной не случится!»
- Хорошо, поезжай! – опасно тихим голосом сказала мама. – Но знай, что когда ты вернешься, меня уже не будет. Я умру. Ты этого хочешь? Тогда поезжай.
Странно: в Коктебель она меня одну отпустила, даже сама уговаривала. Конечно, Коктебель не целина, но тоже – мало ли, что? Я могла там в море утонуть в конце концов. Может, мама надеялась, что я охмурю какого-нибудь писательского сыночка из «нашего круга»? Жаль, что и тут я не оправдала ее надежд.
С целиной кончилось прозаически: оказалось, что вечерников вообще не берут. И так слишком много желающих. Когда, недели через две после моего героического порыва, меня вызвали в партбюро филфака и предложили поехать в колхоз – полоть, у меня уже иссяк весь энтузиазм. Так что я представила справку с места работы и уехала на дачу.
Свободное копирование
