На фото: В Нанси у Музея декоративных искусств Школы Нанси с любимой коллегой Светланой Крылосовой
В Нанси два университета - Первый и Второй. Последний более склонен к гуманитарным наукам, первый - к точным. Вместе с Университетом близлежащего Меца они образуют Европейский университетский центр с 50000 студентов, что составляет чуть ли не половину населения города, и в значительной степени нарушает его спокойную и величественную буржуазность. В одежде и быте в том числе. Поскольку студентам позволено одеваться и вести себя так, как взрослому населению не положено. Я была взрослой, и однажды в магазине одежды молоденькая продавщица мне доверительно шепнула: "Мне нравится, как вы одеты, но у нас так не одеваются"...
Самый облик города определяется имперским классицизмом, привнесенным последним лотарингским герцогом поляком Станиславом (французы называют его Станисласом) Лещинским, тестем Людовика ХV. Людовик подарил Лещинскому старинный городок Люневиль неподалеку от Нанси, где Станислас соорудил себе роскошную резиденцию в духе Версаля. А в Нанси Центральный архитектурный ансамбль строгих классических форм с арками и фонтанами пленяет сопутствующими им изящнейшими решетками - черными с золотом. Сочетание это вообще действует на меня безотказно, вызывая торжественный восторг, а тут еще одна из этих решеток вписывалась одновременно и в центральную площадь, и в любимый мой городской (он же - и райский) сад Пепиньер, что сообщало ей дополнительную прелесть. Пепиньер с его бронзовыми ротондами и перголами, мраморными скульптурами, с вечно цветущими цветами и деревьями, со свободной жизнью павлинов, фазанов и прочих прекрасных пернатых на дорожках и газонах, с вольерами для медведей, обезьян, страусов, а также всякого рогатого зверья - любимое место отдыха горожан. Тут были и теннисные корты, и площадки для мини-гольфа, и выставочные залы, да мало ли еще что! Как раз накануне моего приезда в Нанси в городе случилась сильная буря, разрушившая шпиль Собора и вырвавшая с корнем многие вековые деревья, в том числе и в Пепиньере. Но на месте каждого погибшего дерева в саду стояли таблички с обращением к гражданам: Не волнуйтесь, здесь будет расти точно такое же дерево! И их действительно высадили, прежде чем я уехала.
В Пепиньер я заходила чуть ли не ежедневно, благо жила неподалеку. А поселили меня в достаточно экзотическом месте - пансионе для несовершеннолетних девиц, который содержали монашки. Видимо, прежде это была их обитель, но теперь здесь доживали только две старушки, да похожая на игуменью строгая заведующая. Требования тишины и чистоты соблюдались неукоснительно. Девушки жили в основном по двое. Весьма комфортабельно. Туалеты и душ - в коридорах (только у меня - в одноместном номере). В подвале - прачечная самообслуживания. Есть прекрасная библиотека с необходимой справочной литературой, внутренний дворик с садом, домовая церковь, кухни и столовая, где подавали не только бесплатный завтрак, но и обеды-ужины за небольшую плату. Готовили вкусно, по-домашнему, но я предпочитала университетский ресторан, где было дешевле: надо же было деньги домой привезти. Ели за большими круглыми столами: предполагалось, что это способствует общению девочек. Тем более необходимому, что жили в пансионе приезжие - не только из других французских городов, но из дальних стран тоже. Даже из Полинезии. Присутствие лиц мужского пола допускалось только в церкви и в администрации. Поэтому чрезвычайное оживление у девочек вызвало появление в столовой и в коридорах моего мужа Толи, по весне приехавшего ко мне- погостить.
Кафедра русского языка в Университете существовала на тихих задворках этого огромного Комбината по производству специалистов всех уровней в области гуманитарных наук. Уровень сложности и набор предметов студенты определяли себе сами. Структура была сложной, и я так и не смогла в ней разобраться. Но было ясно, что популярность русского языка и культуры в тот момент (Миллениум) не слишком велика: студентов было немного, и значительную часть их составляли русские (им, разумеется, легче было получить диплом). Соответственно количеству студентов немногочисленны были и преподаватели.
Люси, француженка, похожая на Ахматову, с очень хорошим русским языком. Она тяготела к театру и диссертацию впоследствии защищала по Комиссаржевской, пригласив меня ей оппонировать. Удочерила русскую девочку из Перми.
Две замечательные девушки из Екатеринбурга - Светлана и Надя, приехавшие по межуниверситетскому обмену. Светлана очень удачно вышла замуж за молодого офицера Тьерри, который довольно быстро сделал блестящую генеральскую карьеру.
Одна малоприятная особа, сбежавшая из Киева. Амбициозная до агрессивности. И беспардонная.
Чрезвычайно любопытный персонаж по имени Сергей Казаров, давно уехавший из СССР армянин. Был он не молод и не стар, щедр, одинок и бесконечно худ. Мало ел, но много пил. Больше всего любил рассказывать анекдоты и материться, эпатируя этим окружающих. На своих занятиях любил спрягать на доске неприличные глаголы и угощать студенток пивом.
Через десять лет он покончит жизнь самоубийством...
Самое удивительное, что именно этого "неправильного" человека избрал себе в друзья застегнутый на все пуговицы и безупречный до занудства заведующий кафедрой Антуан Нивьер. Знаток русской литературы ХУШ века, богослов, приближенный к самой верхушке Русской православной церкви во Франции, Нивьер был довольно безразличен к тому, что происходило на факультете, тем более, жил он в Париже, приезжал в Нанси на пару дней в неделю - читать лекции, а контролировать работу других здесь вообще было не принято. Утвержденные в должности получали ее практически навечно и вольны были делать, что хотели. Не было ни единых планов, ни методики. Полная свобода.
Студенты в основном были невежественны и не слишком любознательны. За редким исключением. Так, привлекала внимание пожилая дама (возрастного ценза во французских университетах нет), в роскошных кольцах Баккара которая много читала и выбрала темой своей дипломной работы Образ женщины в произведениях Гончарова: она оказалась внучатой племянницей великого писателя. И еще вполне зрелый преподаватель гимнастики, проявлявший недюжинные способности к анализу и с удовольствием совершенствовавшийся в русском языке. Предполагалось, что читать лекции и вести семинарские занятия я буду по-русски, но с этим не получилось: студенты не понимали русского. Пришлось мне совершенствоваться во французском. Не знали студенты и многих французских писателей. Я убедилась в этом, когда сравнивала французских и русских писателей в надежде, что так им легче будет понять русских. Увы, ни Мопассан, ни Флобер во французских лицеях, видимо, не изучались. Тогда мне это казалось диким, но сегодня я знаю, что в нашей школе образование много хуже.
Отношения со студентами и коллегами у меня сложились хорошие. Администрации же было настолько безразлично, кто и что у них преподает, что они даже мою фамилию никак не могли выучить, постоянно предлагая различные варианты ее письменной транскрипции. Больше всего я сблизилась с Люси, тем более, что нас связывал русский театр, и со Светланой и ее мужем. Именно у них в доме я постоянно бывала, именно они по выходным возили меня на своей машине по окрестностям Нанси. А по близлежащим городам я ездила на поезде, используя прекрасный французский закон о скидках на железнодорожные билеты почти вполовину по достижении определенного возраста. Так я побывала в незабываемом Меце с самым старым театральным зданием во Франции, в дивном Страсбурге, в радостном и нарядном Дижоне и строго упорядоченном, как военное поселение, Безансоне...
Свободное копирование
