Это было весьма занятное заведение. Его только что открыли в роскошном особняке Зиминых в Дегтярном переулке в качестве информационной и научной базы Госкино. Режим работы - свободный: писать справки для Госкино, плановые научные работы для последующего издания и приходить по присутственным дням, чтобы их обсуждать на Секторе. Нередко, впрочем, сотрудники приходили и чаще - смотреть кино. В ситуации острого дефицита зарубежных фильмов в советском прокате кинопросмотры пиратских копий составляли главную притягательную силу Института. И его валюту: на специально организованные сеансы приглашали нужных людей и показывали им шлягеры. Десятки людей искали дружбы с организатором просмотров Толей Шумлянским, и он с полным сознанием своего всемогущества царил в иллюзорном раю Камеры обскура. И, конечно, было счастьем сидеть среди своих, обмениваясь репликами и комментариями, и наслаждаться запретными плодами всех сортов: так и не встретившимися со зрителем "полочными" отечественными шедеврами, многожанровой западной продукцией всех времен и народов, да и свежие новинки показывали здесь прежде, чем определялась их прокатная судьба. Каждый сотрудник заказывал себе фильмы по теме плановой работы. Стало быть, с бесконечным числом вариантов. За 15 лет я утолила накопившийся за предшествующие годы голод на кино и до сих пор легко могу себя примирить с тем, что чего-то из стоящего не вижу сегодня.
Конечно, мне и прежде случалось писать про кино, так что совсем уж неофитом я не оказалась, но, разумеется, среда была абсолютно чуждая и не торопилась меня принять. К кинематографу назначенных мне стран относились более чем скептически, так же, как и к моим первым попыткам сколько-нибудь серьезного анализа румынских и вьетнамских фильмов. Я же, довольно быстро войдя в интерес к культуре обеих стран (в особенности после того, как там побывала), стремилась и других заразить своим интересом, тем более, что проявлений таланта и самобытности и в этих кинематографиях было немало. Но, само собой, до кино Польши, Чехословакии. Венгрии, а также Болгарии, ГДР, Югославии и Кубы "моим" было далеко. К тому времени и Китай начинал свой великий прорыв в кинематографе. И даже к монгольскому кино относились серьезнее, потому что опытный мифотворец и асс пера Мирон Черненко полностью сочинил эту кинематографию, став национальным героем монгольского народа и вызывая этим зависть сослуживцев. Вообще каждый знаток в Отделе соцстран являл собой как бы полпреда своей страны и всеми силами заботился о ее благополучии. Было две возможности эту заботу проявить не только виртуально, но и практически. Первая - кинофестивали. На Московский все сотрудники получали аккредитацию, а в гостинице Россия у Института был свой штабной номер, где происходили встречи и вершились какие-то важные политико-экономические дела. Фестиваль давал возможность посмотреть не только картины, выставленные на конкурс, но и предложенные на кинорынок, то есть, самую новую продукцию. Кроме того, перед демонстрацией фильмов твоей страны в кинотеатрах с тысячной аудиторией ты должен был представлять членов делегации. И тут уж от тебя зависело, как примет их зал. Я довольно быстро осмелела и, пользуясь своим "Капустным" опытом общения с залом, стала позволять себе во время презентации шутки и вольности, непривычные для привыкшего к официозу зала и, как правило, вызывающие его благодарную реакцию. Поэтому "мои" всегда были в порядке, и на этой почве завязывались контакты и долгосрочные дружеские отношения.
Однажды во время представления я с ужасом поняла, что про одного из молодых мужчин, кроме имени и фамилии, не знаю ничего. Пришлось импровизировать и сочинять его портрет тут же. "Стоит только взглянуть на него, - сказала я,- чтобы понять: это герой-любовник. Поскольку в те пуританские семидесятые слово ЛЮБОВНИК даже в сочетании с ГЕРОЕМ считалось почти запрещенным, оно привлекло к молодому красивому румыну исключительное внимание и бурные аплодисменты зала.
Вторая возможность для контактов, познания и помощи возникала при поездках непосредственно в страну. В состав закупочной группы Совэкспортфильма, наряду с чиновниками, включали одного киноведа для лучшего отбора. На самом деле поездки были синекурой, и отбор особого значения не имел, так как купленные в Румынии и Вьетнаме картины в прокат практически не поступали и служили лишь эквивалентом обмена: они у нас покупали картин 20-25, а мы у них 3-4. Однако для бедной страны чрезвычайно важно было все же 3 или 4. И для судьбы режиссера было важно, что купили именно его картину. Нужно было провести соответствующую работу среди членов комиссии, войти в сговор с представителем Совэкспортфильма в стране и протолкнуть свой выбор и максимальное число фильмов. Тем более, что принимающая сторона очень старалась угодить: устраивала закупку в разных городах, возила на экскурсии и приглашала на приемы.
Когда я впервые оказалась в Румынии в 1977 году, Чаушеску уже три года был президентом, и диктаторская природа его режима не вызывала никаких сомнений. Мы и сами жили при подобном режиме, и поэтому самая употребительная фраза в наших разговорах с моей переводчицей, а в будущем очень близкой подругой Галей Секей была: "Как у нас": такой же дефицит всего, такая же изощренная жизнеспособность населения в доставании всего на свете, такие же идеологические тиски и запреты. Были и различия. Поражало, например, обилие вооруженной автоматами охраны повсюду - начиная с аэропорта. И при этом удивительная способность румын урывать кусочки радости от суровой действительности: весело заполнять многочисленные кафе и рестораны, вкусно есть, красиво одеваться, флиртовать, учтиво общаться, сохраняя в живом языке старомодное "Целую ручки", и взаправду их целовать. В светлое время дня хорош был Бухарест (вечером экономили электроэнергию, и город не освещали) с его садами, парками и фонтанами, подражанием Парижу в планировке города и архитектуре (здесь много строили французы), но и сохранением собственного, романо-византийского стиля начала ХУШ века - брынковяну, нарядного, декоративного, краснокаменного, с пышной резьбой по камню. Для церквей и дворцов. В этом стиле, к примеру, построен постоялый двор Ханул-Манук, где и теперь гостиница и отличное кафе с национальной едой и изысканными сладостями типа профитролей. В здании Ханул-Манук Кутузов подписал Бухаресткий мирный договор с Турцией в 1812 году.
Галя познакомила меня и с особенностью румынских церквей, которая позднее с полной силой откроется мне в селах Молдовы, на севере Румынии, в частности, в монастыре Молдовица в селе Воронец. Там церкви ХУ1 века сплошь расписаны потрясающими фресками снаружи, благо, климат щадящий. В Бухаресте я увидела тогда более скромные образцы подобных росписей.
Прелесть румынской столицы для советского человека состояла также и в шопинге: масштабы их товарного дефицита против дефицита нашего вполне соответствовали разнице в масштабах обеих стран. Во-первых, Румыния уже и тогда производила одежду и обувь для Запада, и часть продукции продавала у себя в магазинах. Нужно было только отыскать необходимое. Во-вторых, и местная промышленность вполне удовлетворяла потребности населения в белье, колготках, кухонной утвари, не говоря уже о вполне доступных предметах роскоши - коврах, венецианских зеркалах и посуде, которые, правда, таможня не очень-то поощряла к вывозу. Комиссионные магазины ломились от старинных и недорогих вещей. А по центральным улицам бродили крестьяне, взвалив на плечи роскошные домотканые черги - шерстяные с длинным ворсом покрывала - бело-серые или белые с красными и черными широкими полосами , которые служат и одеялом, и подстилкой, и ковром. В Прикарпатье они называются лижниками, но расцветки другие - с преобладанием ромбов. Прохожие раскупали черги быстро и охотно...
С продовольствием было сложнее. Помню популярный румынский анекдот.
Летит Чаушеску над Бухарестом на вертолете. Видит очередь. Спрашивает: за чем стоят? - За хлебом. - Привезите им две машины хлеба, пусть очередь разойдется. Летит дальше. Снова видит очередь, побольше. А эти что покупают? - Сахар.- Привезите им три машины сахара, пусть очередь разойдется. Дальше - совсем большая очередь. Оказывается, за мясом.
- Привезите им три машины... стульев, на ногах такую очередь не выстоять.-
Однако предприимчивости и жизнеспособности румынам было не занимать. Как и у нас при пустых магазинах на столах для гостей было всё, так и в румынских домах налажены были поставки продовольствия напрямую из деревень или с мясокомбинатов, или еще откуда...
При всей ненависти, которую вызывал у своего народа Чаушеску и в особенности его жена Елена, он стремился к независимости и будущему процветанию Румынии. Поэтому не слушался "старшего брата" (в частности, осудил вторжение СССР в Чехословакию, дружил с Израилем, Ираком и Албанией), принимал помощь Запада, и при этом упорно выплачивал огромные государственные долги (кстати, последний выплатил в 1989, год своего расстрела). Подобная позиция оборачивалась для народа жестокой экономией: карточки, нищенские пенсии... Кстати, по поводу пенсий тоже был хороший анекдот. Встречаются двое и расспрашивают друг друга о новостях. "А как поживает господин Димитреску?" - "В прошлом году вышел на пенсию, а месяц назад умер". - "Какое несчастье! А господин Бэлческу?". - "В январе вышел на пенсию, а в апреле умер", - "Боже мой! Что же они подмешивают в эту пенсию?!"
Сознательно культивируя бедность населения, румынский диктатор тем активнее заботился о своем престиже в глазах мира. Советскому Союзу не удалось построить Дворец Советов, так он построит в Бухаресте Дом народов (известный также под именем Дворца Чаушеску: строил для себя, но пожить там не успел ни дня)!
И всё это происходило на моей памяти и на моих глазах, начиная с 1984 года до 1989. Сначала снесли с лица земли огромную часть исторического центра, как раз ту, что менее всего была опасна при землетрясениях (от этого страшного бедствия Румыния страдала постоянно, а Чаушеску страдал от страха за свою жизнь). Снесли вместе с храмами, историческими памятниками, хорошим Еврейским театром, который работал даже во время войны, и многими прекрасными зданиями. Людей расселили по окраинам. На этом месте построили нечто грандиозное, с первых минут легендарное настолько, что впечатляющие цифры его масштабов в разных источниках не совпадают (одни пишут, например о 1100 комнатах, а другие - аж о 6000). Самое большое в Европе здание, второе в мире после Пентагона. Золотые краны и унитазы. Весь национальный запас мрамора (надгробия вынуждены были ставить из других материалов), тысячи тонн хрусталя, бронзы, двести тысяч квадратных метров шерстяных ковров, настолько огромных, что ткали их прямо во Дворце на специальных станках... Возмущались все, и знаменательно, что год окончания строительства совпал с казнью диктатора...
Свободное копирование
