...Ходить по чужим знакомым и родственникам в Париже было увлекательно и познавательно, тем более, что всякий раз я попадала в новую среду. Так, старшее поколение родственников Адлера оказалось не говорящей по-французски супружеской парой, живущей в захламленной квартирке на окраине. Присутствие портновского манекена указывало на род их занятий. Пообщаться с ними не получилось (я не знаю ни идиша, ни польского), но они связали меня со своими детьми, практически моего возраста, которые выбились в люди. У сына был магазинчик, а дочка выучилась на врача (во Франции надо учиться 16 лет, прежде чем тебя допустят до больных), удачно вышла замуж тоже за врача, и они жили в самом центре, рядом с моим общежитием. Несколько раз я у них обедала. Замечу кстати, что хождение по людям еще и спасало от постоянно мучившего меня голода. Хотя, чтобы пойти к кому-нибудь, надо было предварительно позвонить по телефону, а я экономила даже на этом, не говоря уже о транспорте, и, преодолевая стыд, старалась звонить, когда бывала у кого-то дома.
Во время обеда у младших адлеровских родственников-врачей неожиданно зашла речь о евреях во Франции. Думаю, что в связи с нашумевшим спектаклем Жака Роснера в Одеоне под названием "Дрейфус".
Пьесу написал Жан-Клод Грюмбер: в семидесятые годы очень многие французские граждане были заняты поисками своих национальных корней, а его папа был из Одессы.
Мне посчастливилось увидеть репетиции спектакля еще до того, как премьеру сыграли в Одеоне, - в маленьком пограничном с Бельгией городе Туркуене. Там, как и в Ренне, был Национальный драматический центр, а я, по возможности, хотела познакомиться со всеми имеющимися во Франции. Это была одна из командировок от Студенческого центра, занимающегося иностранными студентами.
Поскольку тема еды оказалась одной из самых животрепещущих во время моего пребывания во Франции, от Туркуена, кроме образа города с его знаменитыми курантами, вызванивающими музыку, осталось горькое воспоминание о несостоявшемся обеде в местном ресторане. Когда чувство голода стало невыносимым, я решилась туда зайти, смирившись с неизбежной тратой двадцати франков на комплексный обед. На первое был суп из требухи - весьма популярное у французов блюдо, похожее на грузинский хаш, но только с более острым специфическим звериным запахом. Этот запах тут же отбил у меня всякую охоту пробовать суп, несмотря на голод. На второе подали омара, которого я прежде и в глаза не видела, а к нему целый набор хирургических инструментов. Увы, рядом никто омара не ел, и подсмотреть, как ими пользоваться, было не у кого. Промучившись некоторое время и вспотев от напряжения и бессилия, я отказалась и от омара. И пошла, не солоно хлебавши в буквальном смысле этого слова. И только поздно вечером, после репетиции, пресс-атташе Центра повела меня к себе домой и накормила яичницей.
Так вот, о евреях. Действие "Дрейфуса" происходит на окраине города Вильно в начале 30-х годов. Самодеятельная еврейская труппа, состоящая из молодого сапожника, пожилого коммерсанта, его юной дочери, портного, сторожа, и руководимая прогрессивно настроенным интеллигентом, написавшим пьесу про дело Дрейфуса, пытается эту пьесу сыграть. Но дело идет вяло, потому что никто не понимает, зачем, например, было еврею Дрейфусу делать военную карьеру. У этих людей своя мифология, свои герои и свои истории для обсуждения. Гонимые в Польше, которой тогда принадлежало Вильно, они, тем не менее, не принимают и идеологии сионизма, о которой им проповедует заезжий лектор. Они хотят жить у себя дома, готовы защищать себя сами. Театр нужен им как носитель добра и справедливости, правда театра для них выше правды жизни. Именно она спасает персонажей от погрома: погромщики бегут от офицерского мундира Дрейфуса. Однако после погрома молодые герои в поисках спокойной жизни эмигрируют в Германию, а старики возвращаются к прежнему репертуару - традиционным еврейским фарсам. В финале в письме из Германии герои хвалят немцев и немецкий порядок. Как раз накануне 1933 года.
Эта пьеса для меня - одна из лучших в послевоенной мировой драматургии. И для своего времени - одна из острейших. Неслучайно на премьере в Одеоне в зале возникла сначала словесная ссора, а потом и настоящая драка: задело за живое всерьез. У Адлеров речь и зашла об антисемитизме во Франции: бытует ли он еще, или глубоко погружен в анабиоз, чтобы однажды вдруг встрепенуться и, как в момент Дела Дрейфуса, взорваться ненавистью. Выяснилось, что, не терпя никаких притеснений ни на службе, ни в быту, молодые врачи все же не чувствуют себя вполне французами, такими же, как все. Почему же? Однажды кто-то шел к ним, но по ошибке зашел в другую квартиру, к соседям, с которыми они даже не были знакомы. "А, вы ищите этих евреев", - поняла, наконец, соседка. Каким-то образом она знала, что они евреи, и именно этот признак сочла главным характеризующим...
Свободное копирование
