Социальное положение студента (особенно иностранного) во Франции тех лет было на высоте. Общежитие у меня было бесплатное, зрелища и транспорт - со значительной скидкой. Правда, на транспорте я экономила, исходив весь Париж и даже пригороды пешком. Выдавалась специальная карточка на бесплатное посещение всех государственных музеев. А студенческие автобусные туры по стране, как в отдельные города, так и многодневные можно было покупать по льготным ценам. Кроме того, каждый пишущий диссертацию имел право на три оплачиваемые командировки по Франции. Ни о чем таком я никогда бы могла и не узнать, но тут неожиданную службу сослужил мне тот самый чемодан с сувенирами, который непременно надо было освободить для грядущих покупок. Я раздавала сувениры направо и налево, всюду, куда приходила, без всякой задней мысли, просто, чтобы от них освободиться (тогда у нас еще не существовало системы взяток, только благодарственные подарки, а во Франции я была благодарна практически всем). А люди реагировали на это, в свою очередь, с благодарностью. В том числе и чиновники во всяких университетских центрах и сообщали об имеющихся и широко не объявляемых возможностях экскурсий и поездок.
Кроме того, на разные праздники иностранных студентов приглашали в гости французские семьи - с благотворительной целью. Обставлялось это с размахом и с присутствием игрового начала. Праздник начинался обычно с приема в Ратуше, куда съезжались студенты и семьи. Повод полюбоваться роскошным интерьером этого восхитительного парижского здания и отведать невиданных яств. Меня совершенно поразил, например, помещенный на огромное блюдо фазан (хочется написать его с большой буквы, так он был велик и великолепен) в совершенно первозданном виде - в перьях и с горделивой осанкой. Было непонятно, для чего он здесь и как к нему подступить. Лишь при ближайшем рассмотрении оказывалось, что в него воткнуты сотни крохотных вилочек. Потяни за нее - и у тебя в руках кусок фазаньего паштета. Однако особенно налегать на яства было некогда: следовало разыскать своих "приемных родителей". Имена их были заранее известны и написаны у них на бейджиках. Как и у студентов. Вот все и бродили, заглядывая друг другу на грудь. Обретшие друг друга расходились по гостям. У меня был опыт подобного знакомства с двумя семьями. Интересно было, зачем им-то это было нужно. Студентам - понятно: обогреться, поесть, пообщаться, завязать знакомства на будущее. Последнее даже важнее, потому что далеко не все иностранные студенты были бедными, но многие рассчитывали на долгосрочные контакты с Францией в будущем. Оказалось, что у принимающей стороны цели могут быть разными. Общее для всех - видимо, престиж. Семья попадает в некий фиксированный круг социально активных и общественно-полезных. Уважаемых. Субъективно же многими движет любопытство. Так, в первый раз я попала в роскошный дом в Версале, где в передней небрежно были брошены, как предмет постоянного пользования, сапоги для верховой езды, где окна выходили в собственный большой сад, но угощение было более чем легким. Хозяйка дома, типичная француженка - худощавая, элегантная, насмешливая и самоуверенная, из тех, кто во всем разбирается, и из всего умеет сделать для себя развлечение, вместе со мной пригласила еще художника-стажера из Мексики и студента-историка с Тайваня. По ее замыслу, представители трех странно и трудно взаимодействующих режимов должны были вступить в политическую дискуссию и тем позабавить других гостей и домашних. Однако затея провалилась: нам с китайцем было известно, чем могут обернуться подобные дискуссии, а мексиканский художник, хотя и ученик только что (6 января 1974) умершего коммуниста Сикейроса, вообще не врубился в замысел, да к тому же плохо говорил по-французски.
Второе знакомство с французскими семьями оказалось куда более продолжительным и интересным. Уже не помню имени этой женщины, пожилой, спокойной, без этой парижской возбужденной оживленности в общении. Хочется назвать ее Терезой, возможно, по аналогии с Матерью Терезой, потому что была она на редкость примерной и искренней католичкой, при этом - без малейшей фальши и показного благочестия. Просто ей хотелось помогать людям. Желательно - сирым и убогим. Она и выбрала страну бесправия и безбожия. И вступила на ее территорию, как миссионер, - с доброй волей и участием. Тереза (будем называть ее так) жила в богатом буржуазном квартале. И дом был старинный и шикарный - зеркальный медленный лифт, в подъезде ковры и настенные светильники... Всё говорило о благополучии. Однако, как это нередко бывает, при ближайшем рассмотрении в чужой жизни, какой бы благополучной она ни казалась на первый взгляд, оказывается множество проблем. Как я поняла, Тереза никогда не служила, хотя много работала и по дому (муж, двое детей), и шила-вязала для благотворительных целей. Пока был жив муж, управляющий в индустриальной компании, все было неплохо, но, когда он умер, а дети подросли, но еще не устроились в самостоятельной жизни, возникли финансовые трудности. В частности, и связанные с домом: безумно росли цены на съемные квартиры. Спасло Терезу знание законов. Поскольку семья жила в этом доме с очень давних времен, владельцы обязаны были сохранять цены на первоначальном уровне и не имели права выселять старожилов... Так вот, ко времени нашего знакомства Тереза жила достаточно скромно, но приняла меня по-царски. Мы разговорились, вернее, она разговорила меня, проявляя неподдельный интерес и к моим занятиям, и к моей жизни. Она стала приглашать меня к себе регулярно, и однажды вместе со мной в гостях у нее оказался некий пожилой господин, старинный друг семьи. Он приехал на старом роллс-ройсе (на нем отвозил меня потом в общежитие) прямо со своей фермы в Шартре и, вместо традиционного букета цветов, привез Терезе два десятка яиц в прозрачном целлофановом пакете прямо из-под своих кур. Во время застольной беседы случился мой звездный час. Стали говорить о моей диссертации про мольеровского Дон Жуана, про спектакли, которые мне удалось уже посмотреть, и старый господин вспомнил, что у него в лицее вроде был преподаватель, который написал книжку про Дон Жуана как персонажа мировой литературы. Только вот он запамятовал, как его звали. И тут я небрежно спрашиваю: случайно не Жорж Жандарм де Бевотт? Его книжка "Легенды о Дон Жуане", страшно редкая, случайно попалась мне в какой-то библиотеке в Москве, и я ее прочла. Реакция была, как в немой сцене "Ревизора". При следующей встрече Господин подарил мне Полное собрание сочинений Мольера в одном томе 1845 года издания с предисловием Сент-Бёва и потрясающими комментариями. А Тереза намекнула, что Господин - вдовец и очень богат. Но я сватовство отвергла решительно. А с Терезой мы общались много лет. И переписывались, и заходила я к ней в следующие мои приезды в Париж, всякий раз отмечая, как трогательно хранит она мои подарки на отдельной полочке. На чем держалась эта дружба? На взаимном человеческом интересе и симпатии, на моей к ней искренней благодарности, на нашем общем одиночестве. Она внимательно слушала про проблемы и достижения французского театра, а я про проблемы ее взрослых детей.
Свободное копирование
