С моим научным руководителем Зингерманом мы решили, что тема диссертации должна быть спокойной и опираться на традицию. Самой устойчивой традицией во французском театре казалась традиция мольеровская: когда в СССР начали ездить на гастроли французские театры, они всегда привозили Мольера, он больше всего нравился и нашим чиновным отборщикам. Так и утвердили тему на Секторе: Мольеровская традиция в современном французском театре. Звучит академично, безобидно, а внутри может быть все, что угодно.
Стоило мне погрузиться в литературу, как выяснилось, что из всех пьес Мольера самой популярной для французских постановщиков ХХ века, начиная с 40-х годов и вплоть до последних лет, является "Дон Жуан". В конечном итоге у меня на руках оказалось 40 спектаклей для анализа. Вот и предмет для рассуждений: почему "Дон Жуан" и как изменялись взгляды на эту комедию и на главного героя во времени и пространстве. Сюжет почти детективный, не говоря уже о пьесе, едва ли не самой загадочной у Мольера.
Начала писать, пытаясь впихнуть в текст всё, что узнала интересного, приводя в ужас первого читателя - Зингермана, оставлявшего на полях заметки: ой, сейчас умру, утону в потоке... Сокращала, перестраивала, вытягивала внутреннюю сюжетную нить и, разумеется, созидала концепцию. А тут как раз на Секторе появилась Татьяна Проскурникова, вернувшаяся со стажировки из Парижа, из чего следовало, что такие стажировки существуют. Таня Проскурникова, моя ровесница (на год моложе), уверенная в себе, красивая и ухоженная, жила той жизнью, которой мечтала бы жить я. Она закончила романо-германское отделение филфака МГУ, куда не взяли меня. Она отлично знала французский язык, уже успела защитить диссертацию по французской драматургии, и ее уже взяли на работу в Институт. Плюс у нее были налаженные, живые контакты с Францией и плюс мама ее была заместителем Терешковой в Комитете советских женщин. На Тане лежал отпечаток нездешней жизни, особенно заметный в деталях: цвет колготок и обуви (совпадающий!), кожаный футляр для сигарет, тамошняя стрижка, запах духов, сумка... Но и не только в деталях: она держалась по-европейски, вежливо и независимо. Она рассказала мне, какой путь надо пройти, чтобы получить стажировку, и я на него вступила, продвигаясь вперед упорно и мучительно. Довольно быстро я поняла, что в инстанциях всем лень заниматься моими бумажками, особенно печатать и заполнять, а потом куда-то относить. И я, как на работу, стала ходить в эти самые инстанции Министерства высшего и среднего специального образования, чтобы самой кротко печатать, заполнять, относить, приглядывать, чтобы акция не захлебнулась. Своими глазами видела, как у других просителей проходили сроки, и они никуда не ехали.
Стажировка включала 10 месяцев пребывания во Франции, и разделить ее ни на две, ни на три было нельзя. Тем не менее, меня, в конце концов, послали, но на минимальный срок - на три месяца. Правда, ближе к окончанию срока французские инстанции увеличили мне срок до 6 месяцев. Случилось невероятное, во что никто не верил: в ноябре 1973 года я полетела в Париж. С собой у меня было два чемодана. В одном, складном, консервы и сувениры, благо и то и другое было тогда дешево. В другом - нехитрая одежка.
Нам и многие годы спустя надеть за границу было совершенно нечего. Помню, как уже в конце восьмидесятых я была в Тверском театре накануне отъезда его на гастроли в Германию, и дома у народной артистки России Веры Андреевны Ефремовой мы с ней пытались отобрать выездной гардероб из имеющегося в наличии. Не оказалось ничего подходящего, и решили, что, как только приедет в Германию, так что-нибудь купит там. Во-первых, наша беда была в том, что вещи существовали отдельно, потому что хватали, что попадалось, и нечего было даже и думать о сочетании этой вещи с другими. Во-вторых, наши вещи были обычно вне моды, и, если в нашей стране этого как бы не замечали, потому что все находились примерно в одном положении, то за границей, где, вроде бы, носи, что хочешь, ты сам, прежде всего, остро начинал ощущать свое полное несоответствие окружающему миру.
Разумеется, я пыталась приодеться перед отъездом. Отец отдал мне свои вельветовые брюки в широкий рубчик. Я их ушила, но они меня толстили. Еще у меня были тоже ушитые мужские джинсы, довольно нескладные. И сшитые на заказ у дорогущей портнихи новые зимние модные брюки, которые я так ни разу и не надела ввиду мягкости парижского климата. В дорогу я была одета так, что встречавший сотрудник Посольства узнал меня в толпе сразу.
Свободное копирование
