Институтская жизнь состояла не только из еженедельных заседаний по секторам. Огромную объединяющую, идеологическую и просветительскую роль играли капустники. Раз в год 29 января (именно в этот день тут по традиции справляли Новый год, потому что в декабре всем было некогда: закрывали план-карты, судорожно дописывая плановые работы) в большом зале возводились подмостки, накрывались столы и являлись все сотрудники Института, научная и критическая элита. Кто-нибудь из волонтеров рассказывал аспирантам связанные с каждым персонажем истории и легенды. Мне сразу бросился в глаза массивный и громогласный Георгий Иванович Куницын по прозвищу цэкист-расстрига. Он и вправду соответствовал традиционному образу русского попа, и его нередко сравнивали с протопопом Аввакумом. Не только из-за внешности, впрочем. Занимая высокий пост в Отделе культуры ЦК КПСС, Куницын ушел оттуда, не согласившись с линией партии. Потом ушел и из газеты "Правда". В конце концов, оказался в Институте и заведовал Сектором эстетики. Аспирантов больше всего потрясала история защиты его докторской диссертации вскоре после прощания с ЦК. Дело было не в том, что власти спровоцировали провал защиты в ИМЛИ, а в том, что могучий Куницын не рухнул после удара и не отменил запланированного роскошного банкета, пригласив на него тайно забаллотировавший его Ученый совет. Через три года он защитил новую докторскую диссертацию на тему "Искусство и политика". А вскоре его выперли из Института, не переизбрав а должности заведующего Сектором: опять не нашел общего языка, теперь уже с институтским начальством. Говорят, в этом деле не обошлось без тогдашнего заместителя министра культуры Ю.Барабаша, верного пса партии. Позднее, став директором Института и задумав укрепить его партийными кадрами, он и меня погубит, не оставив в Секторе по причине моей беспартийности. Но пока что я еще счастлива своим пребыванием в Козицком и даже принимаю участие в капустнике. Участвовать приглашали всех новеньких, и я пошла, так как в глубине души всегда мечтала стать шансонеткой.
Поле деятельности открылось колоссальное: капустники состояли в основном из вокальных номеров, а петь было особенно некому. Авторы были постоянными и блестящими: театровед Константин Рудницкий, киноведы Виктор Демин и Юрий Ханютин, архитектор Леля Борисова, оппозиционеры по природе. Но и другие приносили в клювиках все, что накипело. В капустниках реализовалось то, что невозможно было высказать ни устно, ни письменно. Это были дни вольного и бесцензурного Карнавала - со своими королями и дураками. И, кроме того, каждый мог обратиться к публике неведомой прежде своей ипостасью. Театроведы реализовались как режиссеры и как актеры, ученые всех профессий - как поэты и сатирики, а я - как шансонетка и клоунесса. Зал был такой чуткий и понимающий, что с первого своего выхода мне не страшно было шутить c залом и импровизировать, и меня приняли. И приглашали участвовать в капустниках и после окончания аспирантуры. Пока не стало ясно, что Барабаш меня не возьмет. И тогда на прощание мне вручили большую звезду из серебряного картона с надписью: Звезде уходящей, но не заходящей. И стихи (кажется, их написала Таня Шах-Азизова), из которых я запомнила (за точность цитаты не ручаюсь) лишь последнюю строчку: "...На сцену Мягкова взойдет, и взволновавшийся народ Ей подарит рукоплесканье..". Смысл был такой, что, может, еще вернусь в Институт. Но нет, не вернулась уже никогда.
Счастьем были уже и репетиции. Нервного и импульсивного Олега Фельдмана (серьезный театровед, он был неизменным постановщиком всех капустников) уравновешивала спокойная и заботливая Лариса Павловна Солнцева. Она на правах председателя месткома и собирала участников, и поила-кормила, принося с собой термос и бутерброды, а то и пирожки, и разрешала творческие споры, когда они возникали...На ней же проверялась и зрительская реакция. Счастьем, конечно же, были и выступления, непременно сопровождавшиеся еще одним незабываемым спектаклем - обсуждением только что увиденного. На сцену поднимались самые знаменитые, самые уважаемые критики - Александр Абрамович Аникст, Аркадий Николаевич Анастасьев или Ефим Григорьевич Холодов и, как это делали все театральные критики на труппах театров после спектаклей, устраивали разбор капустника. Искусство состояло в том, чтобы в комедийно-пародийном анализе выявить все же суть сыгранного, добавив и от себя, а также оценить исполнителей. Конечно, это была импровизация, но рецензенты относились к делу серьезно и даже невзначай забегали на репетиции, дабы предварительно обдумать свой экспромт. Поэтому это всегда были блестящие профессиональные тексты, поданные в высшей степени артистично. С подобным мастерством я в жизни встретилась еще лишь раз, многие годы спустя. На фестивале кукольных спектаклей в Екатеринбурге небольшая команда актеров принимающего фестиваль Екатеринбургского театра кукол предваряла каждый просмотр (а спектаклей было немало - из многих городов и стран) блестящим комментарием. Это был концентрат того, что предстояло увидеть, с уже готовой профессиональной оценкой, но шутливой. Нередко этот эпиграф оказывался интересней спектакля.
Возвращаясь к капустникам, хочу привести в пример один из интересных номеров. Он связан с Юрой Ханютиным, рано умершим моим другом, с которым мы и подружились на капустниках. Юра работал в Секторе кино, но в том 1973 году открылся новый ВНИИ Киноискусства, и Ханютина пригласили туда заведовать Отделом кино социалистических стран. Про этот ВНИИ говорили, что открыли его специально, чтобы пристроить детей выдающихся кинематографистов. Преимущественно дочек, сплошь киноведок. Штат нового Института был невелик, а детей у кинематографистов оказалось немало, и начальству пришлось нелегко при замещении вакантных должностей. Вот Юра и написал очень смешной текст, который сам и замечательно исполнил на мотив известной песенки Вертинского "Доченьки". Я запомнила лишь последнюю, ударную фразу: "Доченьки, доченьки, дочки, вашу мать, ну давайте, милые, буду принимать!"
Юрий Ханютин (справа) и Леонид Козлов, знаток Эйзенштейна
Надо сказать, что, в конце концов, после того, как я защитила диссертацию, он принял на работу и меня, и я провела во ВНИИ киноискусства долгих пятнадцать лет.
Свободное копирование
