С некоторым опозданием появилась у нас новенькая – это меня очень обрадовало. Я, таким образом, превращалась в старенькую. Её звали Рита Разумовская. В класс привела её тетушка – высокая, скромно, но опрятно одетая женщина интеллигентного вида. Оказалось, что родители Риты погибли во время войны, и эта добрая тетя была её единственной родственницей. У нашей новенькой был низкий, немного бархатистый голос, похожий на голос взрослой девушки. С первых же уроков она проявляла себя с самой лучшей стороны. Казалось, что она всё знает, что она когда-то всё проходила. В результате посыпались пятёрки. На всех она смотрела доброжелательно, с улыбкой. Это касалось и меня. Она называла меня Леночкой. Вспоминаю, как мы вошли в кабинет биологии, и поравнявшись со мной Рита, доброжелательно посмотрев на меня, словно почувствовав мой интерес к ней, сказала: «Леночка какая-то нерусская». Может быть, я и забыла бы эту вскользь брошенную фразу, если бы моя наблюдательность не заметила в ней определенную тягу ко всему, что не было «причесано под одну гребенку», или как позже назовут это время «совком».
Учительницу ботаники звали Ольгой Прокофьевной Прокофьевой. С ней у меня сложились благоприятные отношения, и предмет этот я очень любила. В кабинете биологии было прекрасно. Здесь всё напоминало мне о природе – был свой микроклимат. Под колпаком висели ягодки клубнички и Лялька, сладко потягиваясь, словно вдыхая их аромат, толкала меня в бок: «Ленка, посмотри, какая прелесть!». Ольга Прокофьева была человеком старой закалки, воспитанница женской гимназии. На вид ей можно было дать лет 70, голубые внимательные глаза, седые волосы мелкими кудряшками. Она сидела за высокой кафедрой, на которой можно было увидеть всевозможные растения, цветочки в горшках, пророщенную пшеницу, ячмень и др. злаки. В этот кабинет меня всегда тянуло, как в уголок природы, и общение с Ольгой Прокофьевной было свободным и отметки по ботанике у меня были хорошие. Любовь к предмету у меня совпадала с любовью к учителю.
Свободное копирование
