Со второй половины октября 1926 г. здоровье Красина стало ухудшаться. Болезнь брала свое. Сначала он перестал выезжать сам с визитами и по делам, но продолжал принимать приходивших к нему посетителей. Потом он прекратил свидания с чужими людьми, ограничиваясь встречами лишь с сотрудниками полпредства. Вскоре и это оказалось Леониду Борисовичу не по силам.
Он перестал выходить в кабинет и проводил большую часть времени в спальне, где для него специально был поставлен небольшой письменный стол. Здесь он принимал главным образом первого секретаря Д.В.Богомолова и меня. Здесь же он читал наиболее важные письма и документы, которые я ему передавал. В спальне я обыкновенно получал от Леонида Борисовича и указания по различным вопросам текущей работы полпредства. С начала ноября состояние Красина настолько ухудшилось, что ему пришлось лечь в постель, и я под различными предлогами стал сводить к крайнему минимуму необходимость знакомить его с политическими делами, хотя он настойчиво требовал держать его в курсе всех событий.
В те дни вся наша энергия была сосредоточена на отчаянной борьбе за жизнь Красина. Мы свели знакомство с лучшими врачами Лондона, часто ездили и на знаменитую Хардей-стрит[1], вели длинные беседы с медицинскими светилами Англии, устраивали консилиумы и обследования. У меня до боли сжималось сердце, когда я видел, как Леонид Борисович с каждым днем становится все бледнее и слабее, и мы все готовы были идти на самые крайние меры, лишь бы опять поставить его на ноги. Разумеется, полпредство все время информировало Москву о состоянии здоровья Красина и получало оттуда все необходимые инструкции. Основное в них было: не жалеть никаких средств для борьбы с его болезнью.
Белокровие очень тяжкая болезнь. Медицина не умеет ее по-настоящему лечить даже сейчас, — тем более не умела она это делать больше 40 лет назад. Английские врачи пускали в ход различные методы — диету, лекарства, переливание крови. Особенно большое значение они придавали переливанию крови. Полпредство, которое жило ежедневными бюллетенями о состоянии здоровья Красина, искало и находило подходящих доноров в своей собственной среде, а также в среде других членов советской колонии в Лондоне. Охотников было сколько угодно. Каждое переливание давало эффект: Красин как-то оживал, щеки его слегка розовели, он начинал говорить, интересоваться окружающей обстановкой, но, к сожалению, это продолжалось недолго. Потом болезнь опять вступала в свои права, и мы с ужасом думали: неужели близок конец?
Красин был спокойно-разумный больной и притом большевик! Он нередко говорил:
— Будем бороться с недугом твердо, упорно, по-большевистски!
И, действительно, он послушно и настойчиво выполнял предписания врачей.