После скандала, наделанного братом ее, маркизом ge Bourbell, история mrs Mancy очень интересная. Ее мать была англичанка, брала уроки у ее отца, когда он продал свои часы, не любил жить на чужой счет, как делал его король, который жрал с своей свитой в Митаве, в Берлине и, наконец, разорил лорда Hastings в Holyrood Castle, куда его засадили, потому что он всем надоедал. Он там жил до 15-го года, когда мы его посадили на престол его предков. Наши солдатики говорили: "Наши батюшки и матушки, где чуть что, наш царь приходит и приводит все в порядки; вот мы посадили на место старичка дизвитского". Солдатики везде находились в Немечине, как они выражались, они просили хлеба: "Отрижь, мамка, комсу да еще полкомсы". Свечки называли "лихтером", "да принеси еще подлихтер". Хлеб у них был дю пан дю двар. "Дай мне дибла" -- так выражался наш Кураев в институте. Это тот злодей, что звонил по коридору беспощадно и вечером зажигал фонари и всегда забывал освещать парадную лестницу, так что мы сходили в 4 и 5 часов тайком, чтобы готовить уроки Плетневу. Солдаты мыли полы швабрами и открывали фрамыги. Никак не могла узнать, почему эти окна называются фрамыгами. Наш язык переполнен татарскими и турецкими выражениями. Так, в Кон я узнала, что в Дамаске, во время резни христиан, английский консул скрывался в амбаре. Слово сундук -- турецкое, и на пароходе только и слышно было "сендук". У этих женщин все кошки рыжие и сидят в железных клетках; когда качает, их рвет, они славно ловят мышей, в которых нет недостатка в Кон. У меня в Терании поймали в одну ночь 8 штук, Тик мешал мне спать; к счастью Фаншурка, которая их боялась, была в родах (ее препоручили человеку Николи, и его прозвали Парамоной, т. е. мамкой моей собачонки). Эта сквернавка вовсе не знала материнских забот, бросала своих щенят и прибегала ко мне; щенята вышли прегадкие после ее безнравственного поведения с кон собакой. Дети нашей хозяйки m-me Petala с восторгом их приняли. Мы проводили время очень приятно, объездили все достопамятные места, были в Порте, в Семибашенном замке, где был заключен наш Булгаков, ездили в лодке в Буюкдере, где была русская дача, ездили в Килию; нас возил наш драгоман Periclis и шел по улице, сопровождая наши chaises à porteur {носилки.} с двумя хамалами, всегда из булгар. Periclis был очень смешон; уверял, что султану недолго царствовать, потому что разбойник Елизферий всегда укрывается в непроходимых лесах Средней Азии, forêts vierges {девственных лесах.}. Ольга и Миша рисовали. Миша встретил черкеса, который служил у Воронцова на Кавказе; к его удивлению, черкес его спросил, что делает княгиня Елизавета Ксавериевна без князя? Этот черкес был одним из переселенцев и был приставлен в Маскию Св. Софии. Боже, что сделали турки с этой церковью пристройками! Внутренность обезображена надписями из Корана, пол устлан соломенными коврами; в храме всегда кто-нибудь бормочет, сидя на коленках, что-нибудь нараспев, и перебирает четки. Женщин я никогда не видала ни в одной мечети. Мы ездили в патриархат; церковь вся украшена деревянной и весьма красивой резьбой. Когда в к Алексей приехал, греки встретили его криком: живио {Да здравствует (сербск.).}! Он с послом пил кофе у патриарха, и тотчас затем патриарх отдал ему визит в черном облачении малом; ему также подали кофе в крошечных чашечках; наш священник показал ему посольскую церковь. Во время Бутенева греки толпились в этой маленькой церкви, и патриарх изъявил сожаление, что это сближение утратилось, не знаю почему. Игнатьев и его жена вовсе не интересовались церковью: ризы были бедные, певчих не было, и пели наши матросики с стасионера, "Тамань", скудного пароходика. "Тамань" уцелел из нашего севастопольского флота. Игнатьев выехал раз с женой в Крым. Черное море расколыхалось. Катя Игнатьева расплакалась и умоляла мужа вернуться; напрасно он ее просил не подвергаться насмешкам: ce que femme , Dieu le veut {Чего хочет женщина, того хочет Бог.}.
Свободное копирование
