Потом все притихло. Свет занялся свадьбой Елены Бибиковой, которая была маленького роста; у нее были черные глаза, а зубы как жемчуг; она дебютировала на folle journée вечером, и ее мать мне ее препоручила. На ее устах явилась первая улыбка пренебрежения и насмешки. Свадьбу объявили с Эспером, князем древнего рода Белосельским-Белозерским, чему свидетельствует фамильный герб -- рыбки; этот герб принадлежит и Вадбольским, Вандомским и Шелешпанским. Вадбольский был дурак, непонятно, почему он был замешан в историю 14-го числа. Он служил в Измайловском полку, был статен, смугл и довольно красив и хорошо танцевал.
Княгиня Белосельская презирала бедного Эспера, о котором в<еликий> к<нязь> Михаил Павлович говорил, что у него голова, как вытертая енотовая шуба.
Когда Эспер умер, после многих кокетств эта барыня выбрала в мужья красивого и милого Василия Кочубея, который не раз раскаивался в своем выборе. Она была взыскательна, капризна, поселилась в его доме, который перестроила и отделала очень роскошно; в гостиной повесила портрет Василия во весь рост, окружила цветами и зеленью, ее кокетничали при Григории Волконском, Суцци и бедном Платонове. Этот наивный господин вздумал ее любить чистой юношеской первой любовью; она его спровадила, упрекнув, что un bâtard {незаконнорожденный.} не смеет и думать о ней. Платонов перенес свою любовь на меня и в Бадене поверял мне свое прошлое горе; особенно страдал он от неправильного рождения. Он был сын какой-то польской графини и князя Зубова. Платонов был умен и очень образован. Бедняжка втюрился порядочно в меня; я же просто любила его, как доброго товарища. Он был страстно влюблен в Малибран, ездил всюду за ней и был в Англии, когда эта гениальная певица, после роли Дездемоны, умерла скоропостижно. Его любящее и нежное сердце, не знавши семейного счастья, обратилось всецело ко мне. Я собиралась к Софье Радзивилл на вечер; он меня просил сыграть ему что-нибудь из "Сомнамбулы"; я села за клавикорды, чувствовала, что его влюбленные взоры были устремлены на мои плечи, почувствовала негодование и протест против этого нечистого взгляда, накинула шарф и села в кресло, начала вязать кошелек. "Pour qui cette bourse?" -- "Pour vous, je vous l'ai promise" {Кому предназначается этот кошелек? -- Вам, я вам его обещала.}. И тут, обмолвясь, он мне сказал. Я взглянула грозно и сказала ему: "Qui vous donne la liberté de prendre un encouragement de ma part {Как вы смели думать, что я вас обнадеживаю.}?" Он ушел со слезами на глазах и стоял неподвижно на своем балконе. Этот роман кончается ничем. Клеопатра Трубецкая как ни старалась склонить меня к благодарной симпатии, все ее уговоры остались тщетны.
Свободное копирование
