|
Бабка моя перешла в римскую церковь и была ханжа весьма крутого нрава: она хотела обратить сына, с ним спорила и потчивала его пощечинами -- он вышел из терпенья и оставил отеческий кров... Ещё
|
|
|
Император Александр был сметлив и тотчас, узнав герцога Ришелье, сказал ему... Дорогой герцог! Вы знаете, как меня мучит совесть. Юг России достался мне от нее в наследство; этот край богат зерном, но помещики видят, как гниет их урожай, не имея возможности вывезти его. Я даю вам полную власть... Ещё
|
|
|
Затруднениям не было конца, тотчас приступили к устройству систерн, к постройке церкви, казарм, присутственных мест, тюрьмы и карантина. Негде было мыть белье, и посылали на тройках белье в Херсон... Ещё
|
|
|
Отцу моему было 55 лет, а матери 18. Он пленился ее необыкновенной красотой и детской простотой: она не подозревала, что была замечательной красоты... На возвратном пути из Крыма отец мой сделал предложение. Бабушка с радостью согласилась, не спрашивая, конечно, согласия дочери... Ещё
|
|
|
Теперь я должна сделать отступление от начатого повествования. На музыкальном языке это называется fugato, a сколько их приходится осмысливать в жизни. Бабушка Екатерина Евсеевна Лорер была рожденная княжна Цицианова... Ещё
|
|
|
Тогда имения населялись или покупкой или залучением бродячих крестьян из южных губерний, царан и булгар. Им отводили место, глину, солому для кровли, известь, покупали соху, волов, и два-три года они работали на себя. Отцу моему нужен был повар, и он его купил за 3000 руб. в Москве... Ещё
|
|
|
Как инспектор карантина, отец мой обязан был всякий день являться к королеве за приказаниями. Она узнала, что маменька родила, и предложила быть восприемницей новорожденного с тем условием, чтобы его назвали Charles-Alexandre... Ещё
|
|
|
Де Рибас был адмиралом в нашей службе, говорили, что он был генуэзский матрос... В Генуе есть фамилия Doria Lonte, я лично знала одного в Ницце в 1844 году; должно полагать, что Суворов знал, что он был побочным сыном генуэзского дожа Дориа[1]. Г-жа де Рибас была урожденная к<нягиня> Долгорукая... Ещё
|
|
|
Вскоре по отъезде королевы в Одессе открылась чума. Герцог тотчас оцепил город, и полк был расположен лагерем за несколько верст. Он и эмигранты обходили улицы и справлялись о состоянии здоровья. Провизию приносили в дома гарнизонные солдаты. Мы сидели у окна и считали страшные дроги, на которых... Ещё
|
|
|
Нас всех посадили в карету, и герцог нас повез к г-же Попандопуло, самой короткой знакомой маменьки. У нее были дети и дети ее сестры Домбровской. Мы резвились в саду, не подозревая, что нам готовится после папеньки самая горькая участь... Ещё
|
|
|
Еще до приезда полковника флигель-адъютанта Киселева в Одессу приехал граф Бенигсен, женатый на польке Андржейкович, и Генрих Рудзевич. Ришелье ни за что не подал бы руки убийце им<ператора> Павла[1], он просил маменьку принять его на хуторе... Ещё
|
|
|
Странно, что я, которая хорошо помню всех, посещавших наш хутор, никогда не слышала имя Киселева. Может быть, слова герцога удалили всякую мысль о втором браке. Перед отъездом на хутор Амалья Ив<ановна> сама укладывала чайный сервиз английского фаянса.. Ещё
|
|
|
У дворника Якима и супруги его Гапки была единственная дочь Приська. Эта девочка была престранное существо с ног до головы. Волосы ее желтые, лицо такого же цвета, глаза желтые, а зрачок был поперек, как у кошки, ситцевое платье на рубашку было тоже желтое, и она, я думаю, никогда не носила обуви. . Ещё
|
|
|
По другую сторону хутора нашего был хутор банкира Рено, но мы с ним не были знакомы, в 1829 г. императрица Александра Федоровна и в<еликая> княжна Мария Николаевна жили на этом хуторе, который был очень далеко от берега. Утром имп<ератрица> удивилась: дом был на самом берегу... Ещё
|
|
|
Зимой мы переезжали на Дерибасовскую, ходили гулять по грязным улицам или играли на дворе, который был чисто вымощен и белый. Наш повар Дмитрий пил запоем, я помню, что маменька ему давала какие-то горькие капли в постном масле, и он ей говорил: "Голубушка Надежда Ив<ановна>, хотел бы не пить... Ещё
|
|
|
После Ришелье генерал-губернатором был назначен граф Ланжерон. Он был известен своей рассеянностью[1], расточительностью и привычкой громко говорить то, что он думал. Пушкин мне рассказывал, что он дал большой обед одесским негоциантам, с которыми был в дружеских отношениях, и вдруг сказал громко... Ещё
|
|
|
В 17 году, три года после кончины нашего дорогого отца, мы были на хуторе. Человек пришел объявить Амалье Ив<ановне>, что военный господин желает ее видеть. Он вошел и сказал, что он капитан Петр Карлович Арнольди и что его брат, полковник Арнольди, женился на вдове Россет... Ещё
|
|
|
На другой день солнце обливало золотом наш милый хутор, создание дорогого отца. Море, как зеркало, покрылось бриллиантом. Издали видны были корабли и паруса, окаймленные белорозовым цветом. К 11-ти часам новобрачные вышли в залу, где был приготовлен кофий и чай.. Ещё
|
|
|
В Грамаклее дом был о 5 окон, выштукатуренный и желтого цвета, а крыша была железная, черная... В самой глубине двора были конюшня и сарай. Там жил кучер Филипп и держал в конюшне козла: "Щобы черт не путал гривы лошадей"... Ещё
|
|
|
Вечером за ужином был кулеш, галушки и манная каша, необыкновенно хорошо сваренная. Я подобной каши не ела нигде. Когда приезжали господа, то важные ужинали и ночевали, чиновники только ужинали, а на станции была чистая комната и постель... Ещё
|
|
|
|
