Колымские рассказы - 1

   Взгляните: на руках моих

   Оков кровавые запястья;

   В темницах душных и сырых,

   Без утешенья, без участья,

   Провел я юности лета;

   Копал я рвы, бряцая цепью,

   Влачил я камни знойной степью,

   За то, что веровал в Христа!

   А. Майков

   Лишних вещей у заключенных, как правило, не было - лишь то, что на них. Никакой обузы. Позвали на этап: встал и пошел. И воровства бояться не приходится, если одежда такова, что никто не позавидует. И конвоирам легче: меньше обыскивать приходится; и начальству проще перебрасывать з/к с лагпункта на лагпункт, если возникнет такая необходимость.

   Когда были свободные места, мы забирались на нары; не было - и на полу устроиться можно. Зимой, чем больше народу в бараке, тем теплее. Почти каждый раз у меня было новое место и новые соседи. Некоторые лежали молча, погрузившись в воспоминания об утраченной куцей, урезанной свободе или в раздумье о завтрашней пайке и предстоящей работе на прииске. Может быть, посчастливится избежать общих работ. Другие делились своими воспоминаниями с соседями, каждый раз добавляя что-нибудь новое. Иногда рассказывали услышанное в камере, на пересылке, на этапе. Лагерные «параши» (легенды) передавались из уст в уста, как по «испорченному телефону»: кто-то недослышал, перепутал, забыл, кто-то исказил, добавив свои выдумки, суждения, оценки услышанного. В результате одно и то же событие излагалось в разных, часто противоречивых, вариантах. Так создавалось лагерное народное творчество. Никто не интересовался истинностью рассказанного; говорили: «Не веришь - прими за сказку!»

   Одним из первых моих соседей был старый священник, прошедший, кажется, все лагеря Советского Союза: Соловки, Беломорканал, Москва-Волжский канал, лесоповалы Карелии, Коми АССР и Сибири, прииски Колымы. Кончалась одна Великая стройка - начиналась другая, кончался один срок - начинался другой. И с каждым годом условия содержания заключенных в лагерях становились все тяжелее и жестче, а силы таяли. Самыми страшными для него были прииски Колымы, особенно, начиная с 1938 года, с периода «гаранинщины». Казалось, конца этому не будет, и только смерть избавит невольника от тяжкого бремени. Годы шли, здоровье ухудшалось. «Сактированный», с глубоким атеросклерозом, гипертонией и пороком сердца, с цингой, старик лежал на нарах и мечтал, что его отправят как инвалида на материк, где он пожует витаминную ботву, или какой-нибудь добрый начальник возьмет честного, добросовестного и трудолюбивого работягу к себе в дневальные.