В Сусуманской пересылке

   Чернее той ночи встает из тумана

   Видением чудным тюрьма.

   Кругом часовые шагают лениво,

   В ночной тишине...

   И. Гольц-Миллер

   На дизельном двигателе машина сравнительно быстро доехала до Сусумана. Остановки были нечастыми и непродолжительными - нас выпускали только на оправку. Рацион, обычный для этапников, состоял из пятисотграммовой хлебной пайки, куска селедки, горсточки сахара и кружки воды. По прибытии машины в Сусуманскую пересылку, так называемую «Малую зону» Сусуманского ОЛПа, местное лагерное начальство и придурки вышли посмотреть на знаменитую банду Стального и ее атамана, и с любопытством рассматривали внешне ничем не примечательных, избитых, с кровоподтеками, синяками, ссадинами и царапинами на лицах «героев». Меня впустили в общую зону пересылки, а бандитов поместили в изолятор.

   Три недели в январе 1948-го года в окрестностях Сусумана столбик термометра не поднимался выше отметки минус 50 градусов; и заключенных, обычно в открытых машинах, отправляли из пересылки лишь на ближайшие прииски: Новый, Перспективный, Куранах, Беличан, Челбанью и имени Фрунзе, расположенные от Сусумана не далее, чем в 15 - 20 километрах. Зимой «покупатели» с приисков приезжали на пересылку для набора ограниченного контингента специалистов, среди которых почти всегда была профессия фельдшера, которую к этому времени я присвоил себе окончательно. При первой же возможности напросился на «смотрины». Обязательным условием при этом были целые руки и ноги и неплохое здоровье, чтобы, в случае «туфты», можно было лжеспециалиста отправить в забой. В первый раз, когда я вызвался на этап и зашел в смотровую комнату, сокрушительным ударом сзади был сбит с ног и полетел, уже без очков, под стол членов комиссии. Раздался хохот, а затем нарядчик сказал:

   - Да это же фельдшер!

   Я бросился спасать свои очки, а сзади подошел ко мне, улыбаясь, какой-то верзила и дружелюбно сказал:

   - Прости, пацан! Я решил, что ты из банды, и хотел достойно поприветствовать.

   Меня внесли в список кандидатов на этап, но ни в этот раз, ни в следующий не вызвали. А в третий раз, когда я снова пытался выгодно подрядиться, нарядчик сказал:

   - Тебя не возьмут. У тебя из Магадана направление на штрафной прииск и, как только морозы спадут, туда и отправим.

   Члены банды Стального тоже имели направления на штрафной прииск, но начальство Заплага решило не посылать всю группу вместе, а рассредоточить по разным приискам, считая, что поодиночке они будут не столь опасны.

   В Сусуманской пересылке скопилось более ста заключенных. Состав их почти каждый день менялся: кто-то прибывал, кого-то отправляли на прииск или оставляли в «Большой зоне» Сусуманского лагеря. Но человек тридцать уже давно находились в бараке - никто их не брал. Это были «подрывники». Спасаясь от каторжного труда на прииске, они не нашли другого выхода, кроме как подорвать капсюлем себе руку или ногу. Доходяги тысячами погибали от избиения блатными бригадирами и надзирателями, от пуль конвоиров, нередко сами взрывали капсюлем руки и ноги, считая наличие их причиной своих страданий, но почти никто не кончил жизнь самоубийством - на это у них уже не хватало ни воли, ни разума, ни силы. Их кругозор чрезвычайно сузился, и они, все еще цепляясь за жизнь, уже ничего не видели перед собой, кроме еды, тяжелой работы, непродолжительного отдыха. Членовредителей вызывали к уполномоченным, пытаясь узнать, где они достали капсюли. Но на прииске, где ведутся каждый день взрывные работы, достать капсюль было столь же просто, как и пайку хлеба или щепотку махорки, - это было обычным предметом лагерной коммерции. Сначала подрывников судили за членовредительство - контрреволюционный саботаж, ибо какую другую цель мог преследовать подрывник, как не желание уклониться от общественно полезного труда и тем самым ослабить могущество нашей родины. Пользуясь гуманным отношением к человеку в нашей стране - отмену в 1946-м году смертной казни, членовредители вынуждали лагерное начальство бесплатно кормить преступников, инвалидов, дармоедов. Им давали новые лагерные сроки, но воздействия на сознание заключенных это не оказывало, так как они думали только о завтрашнем дне. Их переводили до выздоровления на штрафной паек: трехсотграммовую пайку хлеба, а после выписки из больницы или полустационара пытались как-то трудоустроить, опять же на горных работах. У кого была повреждена нога - сидя, насыпал грунт в бадью или тачку, у кого оторвана кисть руки - в бадьях на плече переносил горную породу или в ведрах воду к проходнушке. Некоторые ухитрялись даже катать тачки, продев культю в петлю, привязанную к ручке тачки. Иногда вдвоем катали одну тачку, используя свои здоровые руки. На некоторых приисках были целые бригады инвалидов. Им значительно снизили нормы выработки и дали возможность питаться не хуже «здоровых» заключенных, работавших в основных бригадах.

   Но это было летом. А сейчас они на пересылке терпеливо ждали отправки в Магадан, а может быть и на материк. Но даже им, перед угрозой тяжкой, физически невыносимой работы на прииске, некоторые непокалеченные заключенные завидовали. Говорили: «Лучше калекой кантоваться в бараке на нарах, чем целым подохнуть в забое». Членовредители и здесь, на пересылке, получали триста граммов хлеба и жидкую баланду. Даже шлепок кашицы им не полагался. Проглотив свою маленькую порцию, они стояли у котла во время раздачи пищи в надежде получить лишний черпачок оставшейся баланды. Но староста барака Мустафа Карым был неумолим, отгоняя попрошаек от котла:

   - Ты, падло, ногу себе подорвал, чтобы не работать, а теперь жрать просишь?

   - Ты бы сделал то же, если бы был на моем месте, - кто-то ответил.

   - Да я бы сто раз горло перегрыз таким как ты, прежде чем наложил на себя руки!

   Никто не предполагал, что не пройдет и нескольких месяцев и этого здорового самоуверенного зэка привезут на подводе в больницу прииска «Скрытый» со штрафного лагпункта со взорванной им самим ступней, и он будет так же умолять, чтобы ему дали лишний черпак лагерной похлебки.

   Утром, после завтрака всех работоспособных Малой зоны водили в ближайший лес за дровами для пересылки, вохровской казармы, а иногда и для Большой зоны ОЛПа или для больницы Заплага, находившейся в этом же поселке.