На ниве знаний давно идет работа.
Кто не устал? Кто бодр? Их много! Их без счета.
За ними ты иди, по верному пути.
Они глядят вперед! На небе предрассветном
Вон робко брезжится сияньем чуть заметным
Полоска ясная... Смотри и ты вперед.
Пусть солнца нет еще, но отблеск розоватый,
Лежит уж на земле, сном утренним объятой.
Т. Щепкина-Куперник
Яков Михайлович и Михаил Дунаев были радушными хозяевами и приятными собеседниками, и к ним часто приходили гости, главным образом врачи и фельдшера. Среди них был и Крейнович, и Замятин, до заключения доцент кафедры физики Мурманского педагогического института. В лагере на Колыме он подхватил туберкулез и долго провалялся на больничной койке в Центральной больнице. Немного подлечившись, остался в ней, окончил курсы фельдшеров и с тех пор работал в физиотерапевтическом кабинете.
К этому времени я заметно поправился и вышел из категории доходяг. Мать регулярно писала мне. Получил я и две посылки. В Одессе, как и в большинстве городов Союза, все еще был голод. Ели шкурки от картошки, от которых отказывались даже собаки, ели все, что мог переварить голодный желудок. Чтобы собрать посылку, мама продолжала сдавать кровь, хотя процентное содержание гемоглобина в крови ее было очень низким. Под гром артиллеристских салютов и победных фанфар страна залечивала раны войны, восстанавливала колхозы и фабрики, строила новые заводы и шахты, изменяла течения рек, а о простом труженике не было времени позаботиться.
Как-то я зашел к Якову Михайловичу. У него был Замятин. Несколько дней назад их вызвал к себе в кабинет начальник АХЧ больницы Эдуард Исаакович Гроссман и обратился с просьбой позаниматься с ним математикой для подготовки к поступлению во ВЗПИ (Всесоюзный заочный политехнический институт). Оба они, не будучи заинтересованными в такой дополнительной нагрузке, предложили мою кандидатуру, и мне надлежало теперь явиться к шефу.
Эдуард Исаакович попал на Колыму, как заключенный, еще при Берзине - сразу после окончания строительного техникума. Он получил три года по статье 58-10 и на Колыме в лагерной зоне не прожил и недели. Магадан строился, строителей с техническим образованием не хватало, и до конца срока Гроссман проработал прорабом на строительстве деревянных двухэтажных жилых домов, в то время основных объектов строительства в городе. После освобождения из лагеря с него сняли судимость. Он остался трудиться в Магадане, уже как вольнонаемный; а затем поехал на 23/6 километр на строительство больницы. Заметив в нем административную жилку, доктор Доктор, после окончания строительных работ, перевел Эдуарда Исааковича на должность своего заместителя по административно-хозяйственной работе. Здесь же он женился на враче - заведующей одним из терапевтических отделений больницы Анне Львовне Брюшинской. Узнав, что в Магадане вскоре должен открыться филиал ВЗПИ, Гроссман решил получить высшее образование. Достав учебники, он убедился, что многое забыл и восстановить пробелы в образовании без посторонней помощи ему не удастся.
Вечером я зашел в контору. Рабочий день кончился, но дверь кабинета Гроссмана постоянно открывалась и туда заходили прилично одетые, уверенные в себе лагерные придурки: староста, нарядчик, завгар, экспедитор, прораб, бригадиры. Наконец, Гроссман вышел, оглядел приемную и спросил:
- Кто еще ко мне?
Я заявил о себе. Одет я был ниже всякой критики. Оглядев меня, он спросил:
- По какому делу?
После моего объяснения, сказал:
- Подождите здесь, - и, указав на меня, сказал секретарше: - Кроме него, сегодня никого принимать не буду.
Когда все вышли из кабинета, Гроссман пригласил меня. Расспросив, откуда я знаю математику, он, вынув из стола старый, еще дореволюционного издания, задачник по алгебре Шапошникова и Вальцева, протянул мне его, лист бумаги и карандаш, и предложил решить три отмеченные в книге задачи. Сверив мои решения с ответами в задачнике, сказал:
- Хорошо, я, вероятно, вас еще вызову.
Были ли у него еще кандидаты в репетиторы, я не знал.
Свободное копирование
