Расправа

   Голод, стужа, мгла...

   О, посмотри, как я страдаю!..

   Как страстно жаждала я дня

   И часа благостной кончины!

   Открой, открой, впусти меня...

   Прилечь, согреться час единый.

   Уснуть, уснуть... А там конец:

   Покой и мир, и тишь немая...

   С. Фруг

   В бараке Зубрина воровства почти не было. На работе и в бараке командовали «воры», как они себя называли. Честные воры не воруют, они просто берут то, что им принадлежит по своим воровским законам и по праву сильного. Но в нашем бараке брать им было нечего - никто не получал посылок, а из вещей все приличное было давно украдено, променяно на пайку хлеба, изношено. Только иногда в бараке какой-нибудь доходяга-фраер мог что-нибудь стырить.

   Как-то я проснулся ночью от холода и не обнаружил телогрейки, которой укрывался. Найти мне ее не удалось и утром, и Ромашкин заключил:

   - На пайку, падло, променял! Ну и ходи без телогрейки.

   - Без телогрейки на работу не пойду, - решительно заявил я.

   На разводе я повторил то же.

   - Пусть не выходит! - сказал бригадир. - Он мне не нужен. Забирайте его куда хотите.

   Так я попал в подконвойку. Там мне дали старую залатанную телогрейку и отправили вместе с бригадой на рытье канавы. Работа была здесь легче. Замерив выполненную мной работу, бригадир остался доволен, так как большая часть «подконвойных» доходяг уже еле шевелила руками. Вечером зашел нарядчик и спросил, кто пойдет в бригаду. Двое из нас отозвались, и я снова вернулся в общую зону, где можно было прогуляться по довольно обширному участку земли, на котором, впрочем, не было ни деревца, ни кустика, ни даже травинки - одна голая, вытоптанная сотнями ног земля.

   Возвращаясь с работы, мы не всегда попадали вовремя в зону, так как по дороге нас часто подстерегали начальники участка, смены или промприбора и загружали дополнительно погрузочно-разгрузочными работами, подтаскиванием к строящемуся промприбору лесоматериалов, труб, арматуры, транспортерной ленты. В благодарность за нашу работу, они одаривали нас щепоткой махорки на две-три закрутки, и не потерявшие к ней вкус курящие затягивались по одному разу.

   Изнуренные работой, мы ложились на нары до ужина, до поверки. С завтраком и ужином в бригаде Зубрина было больше порядка, чем в бригадах доходяг. Выделенный дневальным зэка занимал очередь в столовую и, когда она подходила, сообщал нам, и мы шли организованно принимать пищу. Важно было не прозевать и вовремя явиться к завтраку, обеду или ужину, так как в противном случае можно было остаться без горячей еды. Вечером дневальный, а чаще один из его помощников, получал хлебные пайки сразу на дневную и ночную смены, и они на большом подносе - фанерной доске - дожидались своих хозяев. Дневальный знал, что никто не посмеет тронуть их.

   Некоторые заключенные уже в течение шести-семи лет ни разу не были сыты и думали: «Неужели наступит день, когда черного, черствого хлеба мы сможем наесться вдоволь?» Все же голод не так мучил нас, как тяжелая работа. Но один из наших доходяг ощущал его очень остро - каждая клетка его организма требовала питания. Мысль, съесть лишнюю пайку и наесться хоть один раз в лагере, не покидала его. И однажды ночью он стащил с подноса чужую пайку. Сосед слышал, как тот слез с нар, вскоре вернулся и долго жадно жевал что-то, укрывшись телогрейкой. Утром пропажа была обнаружена, нашелся и похититель. Ромашкин избил его так, что тот не смог выйти на работу, а затем выгнал из барака; и тот весь день провалялся на холодной земле вблизи барака. Фельдшеру дневальный сказал, что избил «шакала» за воровство, и попросил не давать ему освобождения от работы.

   Через две недели этот же заключенный снова взял с подноса чужую пайку. На этот раз расправу учинил дневальный вместе с бригадиром. Схватив свою жертву за руки и ноги, они подбрасывали его вверх, и когда тот падал на пол, продолжали истязание его. Никто не обращал внимания на крики мученика - все были заняты своими мыслями. Избиение заключенного блатными было обычным явлением для приисковых лагерей. Недорого ценили измученные тяжким трудом заключенные свою жизнь, не рассчитывали на сочувствие или даже простое внимание соседей, таких же обездоленных, как и они; и уж совсем не думали о чужой судьбе, полагая: «Подохни ты сегодня, а я завтра!» Когда жертва жестокой расправы затихла, бригадир и дневальный, удовлетворенные совершенным правосудием, занялись текущими делам. Вечером, когда мы пришли с работы, труп заключенного был уже в морге. Все должны были знать, что никто не смеет безнаказанно посягать на чужую собственность, если это не предусмотрено воровскими законами.