Саморуб

   Не разогнул свою спину горбатую

   Он и теперь еще: тупо молчит

   И механически ржавой лопатою

   Мерзлую землю долбит.

   Эту привычку к труду благородную

   Нам бы не худо с тобой перенять...

   Благослови же работу народную

   И научись мужика уважать.

   Н. Некрасов

   Работа траповщика, прокладывавшего дощатую дорогу от бункера прибора во все уголки забоя, считалась одной из наиболее легких, и пайка 900 граммов хлеба была ему обеспечена. Все, кто неплохо владел топором, стремились попасть на нее. Когда должность траповщика оказалась вакантной, Трошин уговорил Зубрина поставить его на эту работу. Он был уже немолод и с тачкой справлялся с трудом, часто оставаясь на голодном пайке. Убедил бригадира, что он отличный плотник и забойная тачечная дорога у него будет всегда в порядке. Первое время он, действительно, старался, и упрекнуть его было не в чем. Но вскоре разленился: трапы не доходили до забоев, доски были плохо состыкованы, к подошве разреза пригнаны неплотно, вызывая вибрацию прокатываемых по ним тачек. Недовольство забойщиков дошло до бригадира. Однажды, пригретый солнышком, Трошин даже задремал в одном из дальних, уже остановленных, забоев. В таком виде застал его Зубрин. Град ударов, посыпавшихся на провинившегося, прервал его сон:

   - Ах ты, паскуда! Пришел на работу спать! Завтра же сдашь инструменты и пойдешь вкалывать в забой. И попробуй не выполнить норму - заживо сгною! Забыл, как упрашивал меня поставить траповщиком... А сейчас марш разгружать доски! И чтоб к вечеру ко всем забоям были проложены трапы.

   Не стал дожидаться Трошин завтрашнего дня, предстоящих издевательств бригадира и его помощников, не стал разгружать и доски. Положив правую руку на трап, ударил со всей оставшейся в нем силой по руке топором. Хлынула кровь, пальцы беспомощно повисли на раздробленных костях. В обеденный перерыв его отвели в лагерь. Там ему ампутировали три пальца, оформили акт о членовредительстве, вызвали к оперуполномоченному, посадили на штрафной паек. Кто-то в бараке сказал:

   - Стал инвалидом, но останется жив. Переведут на легкую работу. Может быть, еще «на материк» вывезут!

   При Гаранине и во время войны с членовредителями, не хотевшими отдавать все силы, до последнего издыхания, труду на благо Родины, расправлялись сурово: суд тройки и пуля в затылок. Сейчас с заключенными поступали гуманнее: максимальное наказание - второй срок. Но и это мера применялась уже все реже: какой смысл в лагере кормить инвалида? А до выздоровления, когда он сможет выполнять какую-нибудь легкую работу, его сажали на штрафной паек: на 300 граммов хлеба и жидкую лагерную похлебку через день. Даже шлепка кашицы ему не полагалось.