Как-то один из рабочих бригады сообщил мне, что начальник санчасти Могучий вызывает меня в амбулаторию. Когда я зашел туда, начальник санчасти сообщил мне, что его приятель - главный маркшейдер прииска - ищет чертежника в маркбюро. Имея опыт работы чертежника-конструктора, я рассчитывал, что и с маркшейдерским черчением справлюсь.
До войны, пока моему отцу еще не дали помещение для конторы, он и его сотрудники работали у нас дома: крутили ручки арифмометров, наносили на планы контуры горных выработок; чертежница закрепляла их тушью. Из любопытства я следил за их работой. Впоследствии Одесскому отделению Союзмаркштеста дали помещения в двухэтажном особняке на Черноморской улице в доме, находившемся в аварийном состоянии. Дом стоял на краю обрыва, и вследствие оползневых явлений получил трещину, шириной около десяти сантиметров. Жителей дома из него выселили, но отцы города решили, что здание можно использовать для учреждений: если оползни активизируются и дом станет съезжать вниз, то работники конторы, захватив свои инструменты и документы, успеют выскочить из него. Летом во время отпуска отец и его сотрудники по Союзмаркштресту «брали халтуру» для дополнительного заработка: производили топографическую съемку и вычерчивали планы санаториев и домов отдыха, расположенных в Одессе и ее пригородах. Иногда мы с Мишей помогали в качестве рабочих: заготавливали колышки, забивали их в указанных местах, растягивали мерную ленту и рулетку, бегали с рейкой, зарабатывая свои первые рубли. Там я научился измерять углы теодолитом, расстояния по мерной ленте, рулетке и дальномеру...
Но сейчас я смотрел на свои распухшие от кайла и тачки руки и гадал, на что они способны. На прииске почти каждый зэк» завидовал рабочему маркшейдера, который бегал по полигону с рейкой, а не долбил кайлом твердую породу, не катал груженые тачки. Какое же наслаждение можно испытывать, сидя за чертежным столом в теплом помещении!
Спустя неделю я снова был в санчасти.
- Главный маркшейдер, перед проверкой твоих чертежных навыков и знаний, решил переговорить с начальником лагеря насчет возможности расконвоирования; но... лучше об этом тебе поговорить с ним самому, - сказал мне врач.
Я работал в то время в ночную смену и на следующий день с утра не лег спать, высматривая, когда придет начальник ОЛПа. Вскоре он появился. К нему стали заходить бригадиры, нарядчик, староста, бухгалтер, каптер, работник КВЧ. Переждав всех, когда он уже собирался уходить, я постучал в дверь.
- Кто такой? - спросил он недружелюбно.
Я объяснил ему кратко.
- Какая статья?
Я ответил.
- Вот проработаешь десяток лет в забое, тогда приходи!
Десять лет! Что произойдет за это время? Останусь ли я жив? Будет ли работать на этом прииске Мартынов?
- Но мне осталось менее шести лет срока, - напомнил я ему.
- Если пять из них ты проработаешь хорошо в забое и бригадир будет тобой доволен, приходи, а сейчас убирайся вон, и чтоб я больше тебя у конторы не видел. Увижу - в изолятор посажу!
Летом в карцер мало кого сажали: надо было работать, а не отдыхать в изоляторе. Поэтому летом отказчиков и нарушителей дисциплины отправляли в подконвойку (ЗУР), а если и сажали в карцер, то с выводом на работу.
Свободное копирование
