И уж не чувствовал, как бич
По нем скользнул и как ногой
Его толкнул хозяин злой,
Как он, сдавив досады вздох,
Пробормотал потом: «Издох!»
А. Майков
Вместе со мной в бригаду Зубрина попал и Коровкин. Бригадир поставил его на отвал шуровать скребком промываемую породу, направляя ее в отвал. На шлюзах, вадах и отвале работало тогда человек пять-шесть. Руководил работой звеньевой - молодой парень лет восемнадцати из подрастающего поколения воров. Он включал и выключал мотор транспортерной ленты, изредка в охотку шуровал грунт в колоде, обучая работяг передовым методам горного искусства, но главной заботой его было наблюдение за работой отвальных, чтобы они не филонили. Своим скребком он лихо прохаживался по спинам, бокам и другим частям тела своих зазевавшихся батраков, добросовестно выполняя обязанности надсмотрщика. Безжалостно избивал пожилых людей, годящихся ему в отцы, только за то, что у тех уже не быт силы справиться с тяжелой работой. На приисках в забоях вкалывали учителя, инженеры, врачи, научные работники, деятели искусства и культуры, а работой их руководили малограмотные уркаганы.
У Коровкина было больное сердце, и он не мог долго напряженно работать. Ему приходилось останавливаться, схватившись за грудь, чтобы отдышаться. Неоднократно приходил в амбулаторию и со слезами на глазах умолял фельдшера дать ему пару дней отдыха, но редко его просьба была услышана:
- Сейчас не могу! Закончится промывочный сезон, направлю в полустационар на отдых, а сейчас работай по мере своих сил.
Такой ответ получали все, у кого не было высокой температуры или стойкого поноса. В последнем случае больной должен был сходить в уборную вместе с санитаром и тут же при нем «оправиться». Лекарств в амбулатории было мало. От всех болезней - и от простуды и от поноса - давали одно универсальное средство: раствор «марганцовки». Густым раствором ее смазывали также ранки и отморожения. Посетителей санчасти не отпускали, не угостив «стлаником». Овощей заключенные не видели, свирепствовала цинга. Выход нашли колымские врачи: на специальных «витаминных командировках» бесконвойные заключенные-доходяги собирали иглы кедрового стланика, которые затем отвозили на Тасканский пищекомбинат. Там хвою стланика вываривали, получая из нее густой желтовато-бурого цвета сироп (разумеется, без сахара), содержащий аскорбиновую кислоту. Кроме витамина «С», экстракт содержал и вредные для здоровья примеси, вызывавшие часто желудочные боли, поносы, тошноту или даже рвоту. Сироп этот рассылали по лагерям, и там раствором его поили всех желающих и нежелающих.
- Не пьешь стланик, потому и слаб, - уверял доходягу фельдшер, заметив на деснах и на ногах его признаки цинги.
Работать в соответствии со своими возможностями Коровкину не давал ни бригадир, ни звеньевой. Они считали, что заключенный-фраер, «фашист» должен работать пока у него есть силы, а когда не сможет работать - пусть подыхает, и чем раньше, тем лучше. Надежное перевоспитание врагов народа может быть только на лагерном кладбище.
- Мне надо бригаду кормить! Не можешь работать - не выходи на работу. Иди в подконвойку: там все такие филоны как ты, - наставлял доходягу бригадир.
В бригаде были относительно здоровые работяги: приземистые, коренастые, крепкого сложения, как правило, из крестьян или рабочих, привыкших с детства к тяжелому физическому труду. Зубрин ценил их и следил, чтобы они не теряли форму - выписывал им питание по высшей категории: 1200 граммов хлеба, премблюдо. Как не тянулись за ними доходяги, ослабленные голодом, долговязые, хилые и тощие, выработать норму им не удавалось. Некоторые из них уходили в подконвойку на «легкую» работу и жестокий, даже для лагеря, режим; другие тянули лямку в надежде попасть осенью в полустационар. Но обмануть судьбу и пережить лагерный срок удавалось немногим: рано или поздно дела их попадали в «архив 3», а сами они без одежды и белья, с биркой на ноге погружались в братскую могилу, вырытую в мерзлой колымской земле. Только здесь они могли избавиться от каторжного труда, только здесь получить желанную свободу.
Свободное копирование
