При нашем появлении в бараке бригадир неодобрительно процедил сквозь зубы:
- Одних фитилей прислали. У меня в бригаде вкалывать надо! Кто собирается филонить, уходите сразу.
Дневальный дал всем места. Впервые за время пребывания на прииске мы разместились на нарах с матрацами и подушками, в теплом бараке. Одеяла нам не достались, и мы укрывались телогрейками. На ночь снимали ботинки, не боясь что их украдут. В другую смену на этих же местах спали другие з/к, но мы их не знали, так как никогда не встречались в бараке. Видели их только тогда, когда они приходили сменить нас в забое или мы заменяли их на рабочем месте. Худые, изможденные, преждевременно состарившиеся, немытые, в потрепанной, рваной или истлевшей одежде все они для нас были на одно лицо. Мало знали мы и о своих соседях по нарам - редко вступали в разговоры, так как все мысли наши были сосредоточены на куске хлеба, непродолжительном отдыхе и тяжелой работе. Вещей в бараке у нас не было - все, что имелось, было на нас.
По новым воровским законам, установленным после ужесточения режима в лагерях в конце тридцатых годов, вор мог работать, в том числе старостой, нарядчиком и бригадиром, но должен был обеспечить достойной работой и достаточным питанием своих собратьев по классу. Особых знаний горного дела ни от бригадира, ни от горного мастера или, как его обычно называли на приисках, «в горло мастера» не требовалось, так как механизация в те годы была примитивной и в условиях дешевой рабочей силы необходимость в ней не ощущалась. Работа бригадиров сводилась к выполнению немногочисленных указаний маркшейдера, геолога, электромеханика и горного мастера по опробованию, а главное: нужно было следить, чтобы забойщики не «филонили», и всеми правдами и неправдами выполнялся план. Хотя Зубрин, с детства воспитанный в воровской среде, на воле никогда не работал и к труду относился презрительно, любил повторять прибаутку: «Тех, кто любит труд, к неграм в Африку возьмут», в новых лагерных условиях волна трудового энтузиазма захлестнула его, и в душе он гордился тем, что, благодаря его стараниям и увесистому кулаку, бригада была на хорошем счету у начальства.
Во время работы Зубрин со своим окружением сидел у костра возле насоса, снабжавшего водой промприбор, обсуждал со своими коллегами воровские дела, «чифирил». Так назывался крепкий чай, который обычно заваривали на костре в закопченной консервной банке, закрытой сверху грязной, замасленной рукавицей. Время от времени Зубрин, проходя по полигону, наблюдал за работой невольников и за транспортерной лентой, по которой двигался к шлюзу поток золотоносных песков. Если видел, что лента недостаточно загружена, слышался его зычный голос:
- Навались, мужики! Почему лента гуляет?
Трудовой энтузиазм на время возрастал, тачки по трапам сновали с повышенной скоростью, непрерывный поток песков по транспортерной ленте весело двигался к головке прибора. Не раз доводилось работягам-фраерам знакомиться с бригадирским кулаком или с дубинкой, с которой он не расставался. Как-то, проезжая с груженой тачкой по узкому трапу над разрезной канавой, я не справился с управлением - колесо тачки соскочило с трапа и грунт высыпался в канаву. Пришлось отведать зубриновского кулака и мне. Вдобавок, он заставил меня вычерпать весь грунт из канавы, хотя золото вода уже смыла и крупинки его забились в неровностях и щелях ее дна.
Свободное копирование
