В санчасти

   И несчастной толпой шли потом предо мной

   Сонмы плачущих, сонмы скорбящих,

   Истомленных под гнетом вседневной нужды

   И без крова по свету бродящих,

   Сонмы бледных, согнутых болезнью людей

   И о хлебе насущном просящих!

   В. Буренин

   Как когда-то в Киеве, у меня снова появился упорный кашель и стали отекать ноги. Я зашел в санчасть. Прием больных заканчивался, и я был последним. В амбулатории был фельдшер Молчанов и начальник санчасти Могучий. В действительности фельдшер был почти врачом, так как арестовали его на последнем курсе мединститута. Молчанов осмотрел меня, выслушал легкие и задумчиво сказал:

   - Надо бы тебя перевести временно на более легкую работу, но на прииске такую работу сейчас найти трудно. Поговорю с нарядчиком. Какая у тебя специальность? - спросил он.

   Я сказал, что учился на втором курсе физмата Одесского университета.

   - Как же это? Арестовали тебя в восемнадцать лет. Когда же ты успел? - усомнился он, зная что заключенные часто приписывают себе специальности, о которых сами имеют малое представление.

   - Не верите? Можете меня проэкзаменовать.

   Молчанов и Могучий в ответ на мой вызов только улыбнулись. Оба они тоже были из Одессы: Могучий окончил в 1937 году Одесский медицинский институт, успел полгода поработать, но был арестован, попал на Колыму и лишь недавно освободился из лагеря; Молчанов учился там же немного позже, и уже с институтской скамьи поехал за ним вдогонку осваивать Север. Оказалось, что физику преподавал им профессор Дмитрий Дмитриевич Хмыров, который во время оккупации был заведующим кафедрой теоретической физики Одесского университета. Он умер в 1943-м году и, хотя был уже стар и болен, до последних дней своих приходил на работу и читал лекции.

   Видно было, что медики хотели мне помочь, но не знали, как это сделать. Могучий сказал, чтобы его коллега записал меня в список освобожденных от работы, а я - утром зашел в санчасть.

   На следующий день после развода я пришел в амбулаторию, и Молчанов поручил мне профильтровать несколько растворов. На приисках настойки, отвары и растворы для внутривенных, внутримышечных и подкожных инъекций приготовлялись непосредственно в санчасти прииска; обязанность выполнения этой работы ложилась на лагерного фельдшера. Имелся в санчасти и самодельный перегонный аппарат, с помощью которого получали дистиллированную воду для инъекций. Иногда эта аппаратура использовалась и для производства самогона. Заметив на столе какую-то медицинскую книгу, я стал ее читать. Эта была первая книга, увиденная мною со дня отъезда из Киева.

   Несколько дней я числился освобожденным от работы, и работал в амбулатории. Во время вечернего приема моей обязанностью было отбирать карточки больных и подавать их Молчанову для записей. Из-за близорукости и неразборчивости почерков, я иногда путал карточки, вкладывал их в картотеку не по алфавиту, а затем долго копался, разыскивая нужную фельдшеру. Это раздражало его. Встречая меня в амбулатории, рабочие нашей бригады говорили между собой с некоторой завистью:

   - Повезло пацану! И месяца не проработал в бригаде, как устроился в санчасти.

   А я в санчасти никакой для себя перспективы не видел. За несколько дней отдыха почувствовал себя значительно лучше: отеки на ногах немного спали, кашель прошел; и я решил выйти на развод в бригаду, полагая, что после кратковременного отдыха, смогу, наконец, хорошо поработать в забое.

   - Ты же освобожден, - сказал мне бригадир.

   - Я не болен и выйду на работу, - ответил я твердо.

   - Ну, как знаешь, но на работе надо вкалывать!

   Все попытки выполнить норму оказались тщетными. Несмотря на рукавицы, на руках сначала появились волдыри, затем мозоли, а мышцы от работы не развивались, а с каждым днем лишь утончались.