На отвале

   Губы бескровные, веки упавшие,

   Язвы на тощих ногах.

   Вечно в воде по колено стоявшие,

   Ноги опухли, колтун в волосах;

   Ямою грудь, что на заступ старательно

   Изо дня в день налегала весь век.

   Ты приглядись к нему, Ваня, внимательно:

   Трудно свой хлеб добывал человек!

   Н. Некрасов

   Я старался работать как можно лучше, но ни сил, ни навыков у меня не было. Выработать приличную пайку я был не в состоянии и получал попеременно 600 или 900 граммов хлеба и скудный приварок. В нашей бригаде все были доходягами, новичками в горном деле, да и объект работы для выполнения норм был самым невыгодным. Сначала я работал в забое, но как-то бригадир Володин подошел ко мне и сказал:

   - Старик на отвале запарился, отвал подпирает колоду. Иди, поможешь ему!

   На отвале я увидел пожилого человека - Коровкина, бывшего крестьянина, оставшегося во время войны в оккупации и чем-то провинившегося перед Советской властью. Он безуспешно пытался разгрести нарастающий вал «гале-эфелей» - отходов промывки золота, уносившихся со шлюза промприбора в отвал слабым потоком воды. Когда-то крепкий мужик, теперь он, с подорванным тяжелой работой и скудным питанием здоровьем, задыхался и поминутно останавливался, чтобы отдышаться. Вдвоем мы довольно легко справились с потоком отходов промывки и были довольны, что могли минуту-другую передохнуть.

   На следующий день мы снова работали вместе. С утра вода шла неплохим напором, и с ее помощью мы справлялись с потоком гальки и песка. День был солнечный, и во второй половине дня воды со сплоток в шлюз стало поступать все меньше. Мы прилагали все усилия, чтобы разгрести скребками и лопатами канавку для выхода промытой породы вниз, к подножью отвала. Все реже нам это удавалось. Выбивались из последних сил, но справиться со стремительно несущемся с колоды потоком отходов промывки уже не могли. С трудом разработанная в отвале канавка для спуска хвостов промывки мгновенно заиливалась, засыпалась новой порцией гальки и эфелей (мелкой фракции промывки).

   - Делай же что-нибудь! - кричал мне Коровкин.

   Но оба мы ничего сделать не могли. Тогда он в отчаянии стал бить меня скребком - ему казалось, что я умышленно плохо работаю. Я отскакивал в сторону, а затем мы снова принимались за нашу непосильную работу. С трудом доработали до вечера. Коровкин зашел после работы в санчасть, и фельдшер освободил его на один день от работы. Я же на следующий день попросился снова в забой. Хоть и тяжелая работа и вряд ли я выполню норму, но я не буду ни от кого зависеть - что заработаю, то и получу.