Эмир

   А на ней была шубка беличья,

   А на нем воротник из бобра;

   А как вынул он портсигарчик свой -

   В нем без малого фунт серебра.

   Завели они их в сад заброшенный,

   Где и днем не бывает светло:

   - Вы присядьте-ка у дороженьки

   И скидайте свое барахло.

 Из блатной песни

   Увлекательной, полной приключений была жизнь Эмира до войны. Дела шли хорошо. Пользовался авторитетом, «кореша» (друзья) уважали, «легавые» не беспокоили. А тут, в начале войны, неожиданно загребли его на фронт. Даже очухаться, отмазаться не успел.

   - Профессия? - спросили в военкомате.

   - Шофер! - ответил наш герой, вспомнив свою давнюю страсть «покрутить баранку» и прокатиться с ветерком.

   Водители на фронте были нужны. Вручили ему старенький грузовичок - «газик» - и дали назначение. Но воевать Эмир не собирался: это удел других. В фронтовой неразберихе первых дней войны воровским чутьем он легко нашел надежных корешей с опытом работы по своей вольной профессии. Вот уже и «ксивы» (документы) у них сработаны чисто - ни одна комендатура не подкопается. И пошли дела у них на лад. Приезжают в городок в прифронтовой полосе. Мол, так и так, фашисты близко - эвакуировать вас будем, и цену за проезд назначают божескую.

   - С собой брать только ценные вещи! - предупреждают «военные».

   Отъедут на несколько десятков километров, остановят машину в укромном месте, выйдут вооруженные бандиты и приказывают пассажирам:

   - Слезайте с машины, ценные вещи и деньги сдавайте нам. Далее пешком пойдете: тут уже недалеко.

   Проверят, как бы не забыли чего-либо второпях беженцы, пожелают счастливо добрести до места, и снова в путь - на поиски новых приключений.

   Долго фортуна улыбалась друзьям, но в конце войны изменила и Эмиру. Как не крутился, не изворачивался, а срок ему все же намотали. Но он тут же накатал жалобу на незаконное осуждение и вручил начальству. Проходит месяц, другой. Сидит Эмир в следственной камере Лукьяновской тюрьмы. Передач подследственные лишены, прозябают на тюремном пайке. А рядом, в камерах осужденных, фраера передачи получают, единомышленники Эмира сидора курочат, гужуются. Затосковал наш герой, стал проситься в камеру к собратьям по ремеслу: мол, так и так, осужденный я, переведите в камеру к ним. Признало начальство свою ошибку и перевело. Друзья встретили радостно, почетное место выделили, пирушку устроили. Да недолго радовались: через две недели стали набирать заключенных на этап. Замели подчистую всех, и Эмира вызвали.

   - Нельзя меня на этап! - обратился он к надзирателю. - На пересмотре мое дело. Вот-вот освободят: неприятности у вас будут!

   - Освободят, так на этапе и в другом лагере найдут!

   И вот уже в сопровождении начальника этапного конвоя надзиратель с личными делами заключенных в руках вызывает всех на этап. Вызывает и Курбанова. Эмир молчит.

   - Ты чего молчишь? - обращается к нему надзиратель. - Выходи с вещами на этап!

   - Не Курбанов я, Петров!

   - Выходи! Тебе сказано.

   - Гражданин начальник! - обратился он к начальнику конвоя. - Они что-то напутали. А теперь меня хотят отправить на этап вместо какого-то Курбанова. Знать я такого не знаю!

   - Не возьму я его! Разбирайтесь с ним сами, - решил начальник этапного конвоя.

   Тюремщики ушли, но часа через два вернулись. В деле Эмира к его прежним многочисленным фамилиям добавилась еще одна - Петров.

   - Петров! - вызывает надзиратель.

   Эмир молчит.

   - Я к тебе обращаюсь!

   - Не Петров я, а Сидоров!

   На этот раз Эмиру надели наручники и вывели в тюремный двор. Этап уже ушел на запасной путь, и заключенных погрузили в вагоны. Но паровоз еще не прицепили. Эмира в наручниках в легковой машине начальника тюрьмы доставили к составу и водворили в изолятор, где он и просидел до Дня Победы.