В те дни, когда везде густеет ночи тьма,
Когда живая жизнь куда-то исчезает;
Когда нет воздуха для сердца, для ума
И истина под ложью отступает;
Когда призыв любви зовется мятежом,
Когда проклятьями клеймится все святое,
Когда царит над сдавленным умом
Все мертвое, слепое и глухое...
И. Горбунов-Посадов
Вскоре нас перевели в двухэтажное здание, приспособленное для нужд полевой тюрьмы. Стекол в окнах не было - они были забиты снаружи и внутри досками с небольшими просветами между ними. В дверях были прорезаны волчки для наблюдений за арестантами. По коридорам первого и второго этажа прогуливались тюремщики; на улице и во дворе перед окнами так же дежурила неусыпная стража. В пустой комнате, без кроватей и какой-либо другой мебели, была установлена «параша» - старое, заржавленное ведро, служившее нам уборной. Два раза в день нас выводили в «походно-полевой сортир», и мы захватывали с собой парашу. Недалеко от нашего здания была вырыта неглубокая яма; через нее были переброшены две доски, балансируя на которых, мы осуществляли свои естественные нужды. Одновременно это считалось для нас прогулкой. Дополнительными прогулками были хождения к следователям, жившим в крестьянских избах на значительных расстояниях от нашей тюрьмы. Вызывали к следователю, как правило, ночью или поздно вечером. Бдительность сонного арестанта притупляется, и его легче допрашивать. Ходить по камере и подходить к окнам запрещалось, лежать днем также не разрешалось. Последнее правило мы постоянно нарушали, так как при нашем истощении ягодицы и кости таза не выдерживали долгого сидения на твердом полу. У меня была книга Натансона по теории функций вещественной переменной, и я изучал ее с утра до вечера. Раз в неделю устраивались обыски в присутствии начальника тюрьмы и книгу у меня отбирали. Но на ближайшем следствии я снова выпрашивал ее у Жукова.
Было уже тепло, и нас постригли наголо, чтобы голове было удобнее и не заводились вши - своеобразное посвящение в арестанты. Нам приносили хлеб и баланду: похлебку из крупы или гороха. Мы разбирали пайки, не выбирая их. Но вскоре один из арестантов, бывший немецкий полицай, объяснил, что истинные заключенные так не поступают. Чужая пайка всегда кажется большей, и для образности тут же привел пример:
- В чужих руках хрен всегда толще.
Чтобы никто не чувствовал себя обиженным один из арестантов отворачивался, а другой, указывая последовательно на пайки, спрашивал: «Кому?» Мы не стали нарушать тюремные традиции и согласились с предложением знатока - в нашей однообразной жизни это было развлечением.
Постельными принадлежностями нам служили плащи и шинели. Тюремщики, заботясь о нашем здоровье, гигиене и о свежем воздухе в камере, ежедневно проветривали ее, открывая на пять минут дверь в коридор, вручали веник, а раз в неделю приносили ведро с водой и тряпку. Мы подметали и мыли полы. В коридоре полы мыли девушки и женщины, находившиеся в одной из соседних комнат. Мы слышали их голоса и чувствовали себя не столь одинокими. В камере было шесть человек. Мы расположились вдоль стены. Я лежал у удаленного от окна края.
Свободное копирование
