На следующий день, когда меня вызвал на допрос Жуков, я повторил вопросы, заданные Донскому, и получил примерно те же ответы. Я напомнил ему заявление Хрущева о том, что раскаявшиеся украинские националисты, не принимавшие участия во враждебных действиях против Советской власти после освобождения Украины, не будут привлекаться к уголовной ответственности.
- Если бы вы пришли к нам с повинной сами, тогда был бы другой разговор. Но задержали вас мы, и признаваться вы не спешили.
Вечером нас перевели в коровник, условно разделенный на камеры, в котором уже находилось несколько десятков арестованных и задержанных. Мы с Донским попали в одну «камеру». Коровник имел две двери с противоположных концов его: одна из них была заперта, у другой стоял часовой; два охранника прогуливались вдоль прохода. Обратившись к пленникам, один из них спросил:
- У кого есть часы? Нам нужны они для смены караула.
У Донского были часы, но он тихо сказал мне:
- Обойдутся! Я этот народ знаю. Что к ним в руки попадет, обратно не получишь.
Вскоре Донского отпустили, и через Женю Филянскую наши матери узнали, где мы находимся.
На следующий день группу задержанных, в числе которых была Лариса, Анна и я, вызвали к прокурору, и нам троим предъявили ордера на производство ареста по обвинению в совершении преступлений, предусмотренных статьями 54-2 и 54-11 Уголовного кодекса УССР (аналоги 58-ой статьи УК РСФСР). По первой из них мы обвинялись в вооруженном восстании против Советской власти; вторая обычно добавлялась к одному из других пунктов этой статьи при наличии организации. Статьи предусматривали высшую меру наказания или, при наличии смягчающих обстоятельств, длительные сроки заключения. Но все это мы узнали позже. Итак, мы стали полноправными членами арестантского общества и получили законное право есть казенную пайку.
Свободное копирование
