Вскоре после моего к нему прихода в Доме архитектора должна была состояться большая конференция (кажется, республиканская) по вопросам архитектуры. И Юра стал готовить свой доклад. Общий смысл его выступления сводился к знаменитой формуле (кажется, Протагора или Аристотеля) о человеке как о «мере всего». Юра на основе математических расчётов и сопоставлений показывал, что лучшие, общепризнанные в мире, образцы архитектуры и градостроительства привязаны к пропорциям человеческого тела как к некоему стандарту соразмерности. Подготовленный им доклад был подкреплён целым рядом диаграмм, чертежей, рисунков и таблиц, выполненных на больших листах «ватмана». Какой гигантский, кропотливый труд стоял за всем этим, каких усилий стоило тяжко больному инвалиду самостоятельно изготовить всю эту «наглядность»!
Но для того чтобы выступить, надо было ещё и приехать на конференцию! Он поделился со мной главной трудностью: втиснуться в «Волгу» новой модели ему очень трудно: там более тесная и низкая кабина по сравнению с «Волгой» старой модели (люди старшего поколения помнят её по литой фигурке скачущего оленя, крепившейся на капоте над радиатором). А такие модели изъяты из эксплуатации в таксопарках, они сохраняются лишь в некоторых организациях и у частных водителей. Ну, допустим, «поймать» такую «попутку», договориться частным образом с шофёром теоретически возможно. Но кто это сделает? Друзья заняты на работе…
К этому времени у меня на службе возникла отвоёванная мною относительная самостоятельность и независимость. Ранее, ведая своим участком работы (заводским радиовещанием), я был во всём подконтролен редактору заводской газеты, причём в одиночку и создавал свои передачи. Но как только в 1960 году стал кандидатом в члены КПСС, мне немедленно разрешили самому и подписывать свои тексты к передаче по заводской радиосети. А ещё через несколько лет «в свете усиления идеологической борьбы на современном этапе» был расширен штат редакций радиовещания, у меня появились два помощника, и в случае необходимости я мог маневрировать своим рабочим временем. Этим и воспользовался, чтобы прийти на помощь Юре.
- Ой, Феликс, где вы у Бога взялись?! – благодарно всплёскивала руками Александра Алексеевна, когда я, взяв в охапку. свёртки с Юриными плакатами, нёс их к нанятой мною же машине. «Волгу» нужной модификации без особого труда нашёл на стоянке у Госпрома, где парковались многочисленные машины, обслуживавшие начальство расположенных в этом гигантском здании учреждений. В кабине дремал шофёр. Разбуженный мною, он согласился отвезти моего подопечного к Дому архитектора – там ехать-то всего лишь минут 10. С ним же или с кем-то другим договорился и об обратном пути. Кто-то из Юриных знакомых участников конференции помог мне развешать на щитах привезённую «наглядность». Мало понимая содержание доклада, я зато слышал, как сидевший рядом один из Юриных вузовских преподавателей, профессор Ной Моисеевич Подгорный, пожилой, с пышной седой шевелюрой на крупной голове, тихонько пробормотал себе под нос после того, как Юра закончил доклад: «Светлая голова!»
Это было выступление не единственное, на котором я присутствовал как Юрин помощник, и, может быть, даже не первое. У меня в памяти его доклады на кафедре архитектуры в строительном институте и в Доме учёных. Не могу вспомнить, где и когда проходила защита Юрой своей диссертации. Но общее впечатление оживлённого интереса вокруг его выступлений помню хорошо. Отчётливо бросалось в глаза, как от недоверчивого, настороженного и несколько даже высокомерного отношения части слушателей постепенно не оставалось и следа, как его точку зрения принимали всё более благожелательно. Наконец, диссертация была успешно защищена, а вскоре ему предложили половину доцентской ставки в художественно-промышленном институте, где он стал читать курс архитектурной эстетики и дизайна (может быть, за давностью лет я не точен в терминологии, однако надеюсь, что примерный смысл дисциплины в моей передаче сохранён).
Порученный ему курс был не слишком разработан в литературе, не существовало достаточно внятных учебников и пособий, многое пришлось формулировать самому. Тут случайно мне судилось столкнуться с фактом непонятного и, по-моему, неэтичного противостояния одного из моих бывших соучеников новичку-доценту. У нас ещё в 7-ом и, возможно, 8-м классе учился С. – тоже Юра. Мне он памятен стычкой, которая произошла однажды в конце перемены прямо в классе между ним и недолго пребывавшим у нас Толей Коршаком. Не знаю, чего они не поделили, только Толя выкрикнул Юре С. оскорбительное слово: «Парчак!». Мне потом объяснили, что слово – блатное, происходит от глагола «портить». По-видимому, между блатными оно считается очень обидным, потому что С. немедленно бросился на Коршака и стал его душить. Вход в класс учителя прекратил эту драку. Позже и Коршак, и С. из школы ушли, С. поступил в художественное училише. Прошло много лет, и, возвращаясь в середине 60-х годов из Ленинграда, где был в командировке, я в вагоне поезда носом к носу столкнулся с Юрой С. Мы немедленно узнали друг друга, разговорились, каждый рассказал о себе. Он работал в художественно-промышленном институте, преподавал какую-то из специальных дисциплин, занимая и некую административную должность. Через несколько лет, уже когда Юра Божко стал преподавать в этом вузе, я вдруг вспомнил об этой встрече и спросил, знает ли он своего тёзку С. Помрачнев, Юра отвечал, что именно этот С. пытался препятствовать предоставлению ему работы…
Свободное копирование
