Повторяю: очень кстати пришлось моё устройство в пионерлагерь. Утром, часов в 8, я садился в трамвай и минут через 15 уже шагал по Юмовской в направлении УФТИ. Дети там были из хороших, интеллигентных семей, не драчливые, с нормальными и разнообразными интересами. Там я, неуклюжий, неспортивный, впервые стал играть в футбол. Там встретил Витю Конторовича, познакомился с Владиком Зинченко – будущим знаменитым московским профессором психологии – и сыном известного харьковского психолога, тоже профессора…А также и с другими интересными ребятами, - например, с Вадимом Волошиным, высоким, худым парнем, много читавшим, многим интересовавшимся. Через годы его, тяжко болевшего, приютит Инна Сергеевна Гончарова, заведовавшая читальным залом детского филиала библиотеки Короленко (о ней – в двух предыдущих главах). И, несмотря на значительную разницу в возрасте, они соединятся в браке и проживут долгую дружную совместную жизнь. Вадим станет учёным-химиком…
Я был в этом пионерском лагере два сезона: в 1944 и 1945 годах, - каждый раз по месяцу. Теперь на расстоянии 60-ти лет, мне уже порою невозможно отделить один сезон от другого, - с кем был в первый год, какие знакомства добавились во второй… Но первый свой день помню отлично. Намученный лагерным опытом Златоуста (см. 1-ю книгу этих записок), я был полон насторожённости и всяческих страхов: как сойдусь с детьми, как они отнесутся ко мне? Тем более, что знал за собой недостатки, которые осложняют пребывание в детском сообществе: неловкость, неспортивность, быструю утомляемость. Вот почему, оказавшись рядом с полутора десятками мальчиков и девочек, образовавших волейбольный круг, стоял нерешительно в сторонке, не обнаруживая (да и не имея) никакого желания присоединиться. «Становись в круг», - крикнула мне черноволосая смуглая девочка, должно быть, моя ровесница. Я воспользовался приглашением. Читателю будет трудно поверить, но, пожалуй, это был первый случай, когда мне довелось играть в волейбол – во всяком случае, с начала войны. Игра шла по принципу «не отбивший мяча – выбывает». У меня сложилось впечатление, что именно я своими неловкими подачами вывел постепенно из игры почти всех. В конце концов, остались двое: я – и та девочка. Мы ещё некоторое время поиграли вдвоём, пока я не послал мяч куда-то в сторону, так что на месте моей партнёрши даже лучший игрок в мире не сумел бы до него дотянуться.
- Ты – чемпион! – серьёзно объявила девочка, догнала мяч, хлопком о землю поймала его и ушла, оставив меня упиваться незаслуженно присвоенным «званием».
Вскоре я узнал, что её зовут Неля Юхновская и что она – дочь певицы.(Н. Юхновская в будущем - известный харьковский композитор, автор оперы "Павел Корчагин" и других произведений). Помнится, у Нели был и брат, тоже посещавший пионерлагерь, хотя он, кажется, и до первого класса ещё не дорос.
Уж не его ли я застал на баскетбольной площадке в «воротах» импровизированного «футбольного поля», по которому гоняла двухцветный резиновый мячик ватага разновозрастных мальчишек? «Ворота» были обозначены двумя камешками, между ними стоял полненький карапуз – кажется, вот этот Нелин братик и, кажется, Гриша, а напротив, в других «воротах», - другой, примерно такой же. Но в одной из «команд», - не Гришиной, а противоположной, - не хватало игрока, и мальчишки позвали меня. Если руками мне мяч где-то и когда-то уже доводилось отбивать, то в футбол я, совершенно точно, играл первый раз в жизни. Должно быть, с перепугу удачно завладел мячом, повёл его к воротам противника и тут же всадил гол, вызвав ликование только что обретённых друзей. До сих пор помню растерянное лицо маленького карапуза Гриши, которого я едва не сбил с ног и не всадил в ворота вместе с мячом.
В дальнейшем, однако, всё стало на свои места: в команде, которая образовалась позже, мне за обнаружившееся непроворство определили место в защите, так как ни во вратари, ни, тем более, в нападающие я не годился. Форвардом же во всех матчах неизменно был самый быстроногий, самый ловкий мальчик по имени Юра Божко, - он же и начальник штаба нашего пионерского отряда, он и всегдашний запевала. Петь мы любили, песни были хороши. Шагая в строю по дорожке, Юра запевал чистым мальчишеским голосом, выговаривая слова песни с типично харьковским, украинским акцентом:
Суровое врэмя,haрячее врэмя
Пришло для отчизны родной.
Вставай, подымайся, советское племя,
На подвиг, на труд боевой!
А мы все подхватывали:
Твёрже шаг! Ряды держите строже!
С нами Сталин, с нами весь народ!
Будет враг навеки уничтожен!
На врага, за Родину – вперёд!
Или:
Казаки да казаки, ой, да казаченьки
Проезжали по утру сёла-деревеньки,
Проезжали поутру деревеньки-сёла,
Выходили девушки к казакам весёлым.
«Казаки да казаки, просим вас до хаты,
Заходите в гости к нам, красные солдаты,
Заходите в гости к нам – долго не видались
Двадцать лет мы ждали вас – наконец, дожд'ались!»
Казаки да казаки лихо отвечали:
«Мы идём сегодня в бой! Кони не устали!
Мы идём сегодня в бой! Сабли наши остры!
Мы вернёмся, девушки, дорогие сёстры»
Казаки да казаки, ой да казаченьки
Покидали поутру сёла-деревеньки,
Покидали поутру деревеньки-сёла,
Провожали девушки казаков весёлых…
Или – вот ещё запомнившийся обрывок:
Ведь не зря на эти травы
Кровью падала роса, -
заканчивал куплет Юра Божко, а мы подхватывали припев:
Боевая славушка
Не умерла, жива,
Эх! Травушка-муравушка,
Зелёная трава!
Здесь самое главное было – подружнее крикнуть это «Эх!», и каждый старался выкрикнуть погромче…
Вообще мы очень любили петь. Но не только петь, а и слушать песни. У нас в отряде была очень симпатичная, добрая воспитательница, Нина Семёновна, и всем нам очень нравилось, как поёт она своим хрипловатым голосом:
«Получил я на фронте посылку…»
Да, голос был слишком, пожалуй, низкий для женского и то ли прокуренный, то ли сорванный в результате многих лет учительской работы, но нас это не смущало: мы всегда аплодировали обаянию и открытой, щедрой музыкальности нашей воспитательницы, её доброй, приветливой улыбке.
Свободное копирование
