Днём раньше он пришёл к нам в школу на занятие «литературного кружка». В кавычки я ставлю эти два слова потому, что, насколько помню, ни прежде, ни позже у нас такой кружок не собирался. Да и когда же было немолодой уже Надежде Афанасьевне, загруженной не только уроками в школе, проверкой наших сочинений и прочей учительской рутиной, но ещё и лекциями в университете, организацией студенческой педагогической практики, – откуда бы ей было взять время ещё и на возню с кружковой работой. Но на это единственное «занятие кружка» собрался весь класс.
Не помню решительно ни одного слова из выступления нашего гостя, но очень хорошо запечатлелся в памяти общий тон этой встречи: литературная деятельность и литературная жизнь в освещении Виктора Урина выглядели как бесшабашное, очень привлекательное и отчасти озорное занятие.
Дело было уже в конце учёбы, весной 1949 года, когда каждому из нас предстояло избрать себе дальнейшее поприще, выбрать специальность, определить вуз для поступления. Мне хотелось изучать литературу, причём, что я буду в ней делать, самому мне было совершенно неясно: сочинительство (хотя им я уже занимался) я не связывал всерьёз со своим будущим, не считал себя способным к созданию оригинальных, сильных произведений, а учительская работа и вовсе меня не привлекала. Но изучать литературу очень хотелось. От этого, однако, меня настойчиво отговаривали родители. К тому времени они уже прониклись сознанием неизбежности идеологического давления, которому подвергаются в Советской стране буквально все лица гуманитарных профессий, и хотя не формулировали в столь открытой форме эту мысль, но достаточно чётко давали мне понять о своих опасениях. И вот после «занятия кружка», отправившись проводить нашего гостя в квартиру его родственников, где он остановился, я был им приглашён в дом, и там Виктор Урин, узнав о моей проблеме, принялся активно агитировать меня за то, чтобы я не слушался родителей и поступал на филфак.
– Ничего не бойся! – кричал он. – Вот посмотри на меня: я занимаюсь литературой – и ничуть не жалею об этом! Заниматься надо тем, что любишь!
Потом, сопровождаемый гурьбой юных поклонников из нашего класса, он вышел прогуляться. Был ясный вечер, самая середина лунного месяца, над большими многоквартирными домами нашего района Госпрома стояла ярко освещённая половина луны. Московский поэт, продолжая свой урок творческого литературного воспитания школьной молодёжи, принялся импровизировать:
– Вы посмотрите, какая красивая луна! Так и хочется написать что-то вроде:
…И месяц половинкой жопы
Сверкал над грешною землёй.
– Поэты, знаете ли, – продолжал он, – не стесняются называть вещи своими именами. Помните Лермонтова:
«У неё лицо, как дыня,
Зато жопа, как арбуз»?
Мы молчали, потрясённые поэтическими вольностями великих: Пушкина, Лермонтова... Урина!
Свободное копирование
