Есть у меня школьный товарищ – не из нашего класса, но – ровесник. Очень русский парень, и зовут – Ваня. В отрочестве он залихватски пел под гитару песенки явно юдофобского содержания. А в юности – женился на еврейке, с которой дружно прожил несколько десятилетий. Однажды вышел у нас откровенный разговор, и я спросил его (напомнив о песенках), преодолел ли он за все эти годы свои антиеврейские настроения. Тем более, и жена-то у него еврейка…
- Знаешь, Феликс, - ответил мне этот человек, - у меня нет однозначного ответа. Это очень, очень сложно…
Мне и раньше он нравился своим чудесным, добрым, человечным характером, а за такой откровенный и мужественный ответ я полюбил его ещё больше.
Юра Куюков – человек увлекающийся. И чем бы ни увлёкся – всегда доводит своё умение, сноровку, качество работы до самого высокого уровня. Так было с фотографией, радиотехникой, автолюбительством…
На восьмой класс пришлось начало его увлечения фотосъёмкой, и оно же совпало с выдвижением Юры Курганова на активную комсомольскую работу. В девятом классе Курганов был уже секретарём школьного комитета комсомола, а я – кажется, какое-то время – группкомсоргом класса. И примерно к этому времени Юра Куюков стал, по-видимому, ревновать Зару Жукову к Юре Курганову.
Я тогда этого не понимал. Думается, я тоже ревновал – но самого Курганова, и не к девочке какой-нибудь и не к мальчику, а – ко всей комсомольской организации.
Почему-то мне очень хотелось обратить на себя большее внимание Курганова. Я даже однажды пригласил его к себе на день рождения. Но он, хотя и пришёл и даже принёс в подарок какую-то книжку, держался со мной холодновато-отчуждённо. Однако и вообще он стал всё меньше общаться с ребятами из своего класса и на переменах немедленно убегал к каким-нибудь старшеклассникам. Этим он и других в нашем классе как-то настраивал против себя.
Тут-то масла в огонь моего растущего недоброжелательства к Курганову подлил Куюков. Он мне рассказал, что секретарь школьной комсомольской организации, оказывается, ходит в церковь. Да-да, совершенно точно: на Пасху (или Рождество?) они с Зарой Жуковой были в церкви! Да и вообще (говорил Юра Куюков), к матери Курганова ходит домой священник из Пантелеймоновской церкви, и он, Куюков, сам видел, как он, Курганов, когда батюшка прощался, поцеловал ему руку Да-да! Секретарь комитета комсомола школы поцеловал руку попу!
И вот тут включилось моё социальное, классовое самосознание. Меня не трогал сам по себе факт посещения церкви или вера моего одноклассника в Бога. Но, по моим понятиям, не надо было, ежели ты в Бога веруешь, становиться во главе комсомольской организации, даже и в комсомол вступать.. А если возглавил комсомольскую организацию, так уж не лобызай попу ладонь! Внушённая мне родителями и укреплённая воспитательницами в детском садике, а потом и учителями в школе кратчайшая аксиома: «Бога нет!» – сочеталась с уверенностью в несовместимости коммунистических, комсомольских взглядов с «поповщиной». И я решил (нет, МЫ с Куюковым так решили!) разоблачить двурушника Курганова!
Но даже и мысли не было у нас – пойти и доложить, наябедничать, «настучать» на него – такого выражения мы в те времена даже не знали, а к доносам, к наушничеству испытывали отвращение уже в силу одного лишь мальчишеского кодекса чести. Нет, мы надумали совсем другое: в открытую выступить против двуличного одноклассника. Приближалось отчётно-выборное комсомольское собрание, где мы и намеревались дать отвод его кандидатуре при обсуждении состава нового школьного комитета комсомола.
Того, что собираемся выступить против Курганова, мы в классе даже и не скрывали. Его в это время стали у нас, как я уже сказал, недолюбливать, и в разговорах с товарищами об этом шла речь. Например, так было как-то раз у Валерика Волоцкого в доме… Его мама, Лидия Савельевна, вдруг мне рассказала, что она знала отца Курганова – это был журналист, подписывавшийся псевдонимом «Евгений Курганов», а настоящая фамилия его была …Раппопорт! Вот так так! - «Что же: значит, он был еврей?» - «Конечно», - отвечала Лидия Савельевна – сама русская, но замужем бывшая за Марком Израилевичем, Валеркиным папой… Тут я вспомнил, что однажды Курганов, описывая свою родословную, каких только наций не упомянул среди своих предков, но когда прямо спросили, не было ли среди них еврея, горячо и решительно открестился от такого предположения…
Как-то после посещения зоопарка я пришёл оттуда под впечатлением, что над одной из обезьяньих клеток написано: «Макак-резус Феликс», а над другой – «Гамадрил Юра». Куюков почему-то первое не принял во внимание, а второе отнёс никак не на свой счёт, а на кургановский, хотя Юрами были они оба. И в наших с «Жуком» (школьная кличка Куюкова) приватных разговорах Юра Курганов получил условное имя «Гамадрил».
Общую атмосферу мальчишеского заговора и неприязни Курганов, по-видимому, ощутил. Он не знал, в чём его конкретно обвинят, но предчувствовал готовящийся удар. Иначе зачем бы перед самым собранием в коридоре возле сдвоенного класса (ещё немцы сняли разделявшую их стенку, да так и осталась возможность удалять в нужных случаях поставленную вместо неё перегородку) – зачем бы нужно было подготовить и вывесить стенгазету «Школьная правда» со статьёй-пасквилем по адресу нашего класса, нашей комсомольской группы. По всем канонам коммунистической журналистики, автор роздал всем сестрам по серьгам: «юродствует Рахлин», «сморчок Волоцкий» и т. д. Перечисленных (в сопровождении столь крутых эпитетов) мальчишек автор назвал, ни больше ни меньше, как оппозиционерами – или даже оппозиционным охвостьем. Это была специфическая фразеология сварливой коммунистической прессы. Пикантнее всего было то, что под статьёй стояла подпись… Эдика Ходукина – одного из самых простодушных, да в то время и простоватых наших ребят. Поверить, что это он написал такое, было невозможно. Его именем явно прикрылись – и, скорее всего, сам Курганов.
Но – надо признать – ход был сильн0ый. Ведь теперь любого из нашего класса, кто выступит против кандидатуры Курганова, - любого, а уж тем более - сморчка или юродствующего оппортуниста, легко будет обвинить в мести за эту статью…
Тем не менее, я решился. Когда, в соответствии с принципами комсомольской демократии, председательствующий спросил, нет ли отводов кандидатуре Юры Курганова, я выбросил вперёд руку и громко сказал:
– У меня есть отвод!
Ещё не ожидая скандала, председательствующий дал мне слово. Я вышел к столику президиума – и сказал:
– Предлагаю исключить Курганова из списка кандидатов в члены комитета комсомола, потому что его поведение не соответствует требованиям Устава комсомола.
Сидевший в президиуме директор Тим ужасно удивился:
– В чём же это? Объясни!
И я, набрав в себя для храбрости побольше воздуху, ответил:
– Курганов ходит в церковь и исполняет религиозные обряды. К ним домой приходит священник, и Юра целует ему руку. Он сам мне признавался, что верит в бога. Пусть верит, это не преступление, но тогда как же он может быть членом комитета комсомола и секретарём комсомольской организации?
Что тут поднялось!!! Весь зал загалдел, зашумел, затопал:
– Врё-о-ошь! До-ка-жи-и-и!
Я стал доказывать:
– Однажды мы гуляли в парке трое: Курганов, Гаркуша и я, и в разговоре Юра сам признался, что верит в бога… Я уверен, что Павлик подтвердит…
Мне было хорошо известно: Курганов с Гаркушей – не только соседи, но и близкие родственники: двоюродные братья.. Однако я не понимал, что Павлику подтвердить правдивость моего рассказа просто невозможно. Он встал и, переминаясь, заикаясь, промычал:
– М- м-м-м…что-то не п-п-помню…
Зал негодующе загудел. Тут я сделал очередной неверный шаг. Мне казалось, что отказ Курганова от своего родного отца постыден – и не оттого, что этот отец сгинул в заключении (по молодости и неопытности мне и в голову не пришло, что это может быть главной причиной сыновнего отречения, да и не видел я в аресте человека его вины: у нас в родне многие сидели, и я знал, что без вины…), - я счёл что сын в отце стыдится еврея… Мысль о том, что этот последний факт, возможно, даже известен ему не был, меня также не посетила.
Я сказал:
– Курганов говорит, что он – только русский, а на самом деле его отец был еврей, Евгений Раппопорт…
Закончить мне не дали. Зал буквально загудел. Кто-то из старшего класса выскочил и стал горячо уверять:
- Рахлин потому выступил против Курганова, что сегодня в «Школьной правде» опубликована статья, где его, Рахлина, критикуют за участие в оппозиции (!) Ты, Рахлин, всё наврал! Не может быть, чтобы Юра верил в бога и ходил в церковь!
В отчаянии я обратился к Куюкову, сидевшему в заднем ряду:
– Юра, ну, скажи, ну подтверди мои слова!
Маленький Юра в синей капитанской курточке тянул руку, но его не замечали. Зал шумел и топал. Я сел на своё место и… заплакал.
У нас в классе мне верили, но в других – считали лгуном. На другой день в нашу классную комнату во время большой перемены явился славный парень из старшего – десятого – класса, Марик Бланк, широкоплечий, спортивный блондин.
– Выйди в коридор – я хочу с тобой поговорить!
Я отказался: он запросто мог бы врезать – и врезал бы! - мне по физиономии, а я перед ним был бессилен. За что же «получать», если сам-то я знаю, что говорил правду? Но он этого не знал - и потому выкрикнул мне:
– Ты подлец!
Как он был неправ! Но я проглотил оскорбление.
