С седьмого класса занятия по русскому языку и литературе начала вести у нас Галина Николаевна Слепнева. Первое произведение, которое мы изучали с Галиной Николаевной, была повесть Пушкина «Капитанская дочка». Мой отец решил помочь мне написать итоговое сочинение по этой повести. Поклонник Льва Толстого, он и в «Капитанской дочке» усмотрел мотивы «непротивления злу насилием» и «нравственного самоусовершенствования». Он помог мне выискать в повести соответствующие цитаты, одну из которых («Молодой человек! если записки мои попадутся в твои руки, вспомни, что лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от улучшения нравов, без всяких насильственных потрясений») я вынес в качестве эпиграфа к своему сочинению. За представленное сочинение я получил выговор от Галины Николаевны, усмотревшей в нем «толстовство» и другие отступления от марксистских канонов. Надо сказать, что Галина Николаевна была не злой, и ко мне относилась, в общем, хорошо. Вот, например, такой эпизод. Когда мы проходили пьесу Гоголя «Ревизор», Галина Николаевна попросила нас читать отдельные сцены по ролям. Мне досталась роль Хлестакова; почему-то Галине Николаевна понравилось мое исполнение этой роли, и она даже приглашала меня читать за Хлестакова в параллельном классе.
К сожалению, в дальнейшем мои отношения с Галиной Николаевной испортились окончательно. Виной всему послужил… Сталин! Вот как было дело. В десятом классе мы изучали повесть Александра Фадеева «Разгром». Честно говоря, этой повести я не читал, и мои познания о ней ограничивались тем, что я слышал на уроках от самой Галины Николаевны или от товарищей по классу. В какой-то момент, когда на очередном уроке разбирали «образ Левинсона», я решился выступить с репликой. Поскольку я живо интересовался в то время «еврейским вопросом», я сказал, что Левинсон был евреем, и это в какой-то мере предопределило его позицию во время Гражданской войны в России. Это достаточно банальное замечание имело в брежневскую эпоху «всю ценность новизны» (выражаясь словами Чаадаева). Галина Николаевна с этим моим «ценным» замечанием согласилась. Тут бы мне замолчать и сесть на место, но я решил продолжить, и выступил со вторым замечанием – о жестокости Левинсона и вообще красноармейцев. На эти мои слова Галина Николаевна отреагировала, сославшись на поговорку: «В семье не без урода», - на что я возразил: «Но если этот урод тридцать лет стоит у власти…». Галина Николаевна испугалась и рассердилась одновременно: «Вы кого имеете в виду?» И тут в притихшем классе я отчетливо произнес: «Я имею в виду Иосифа Виссарионовича Сталина». Конечно, в других обстоятельствах мне пришлось бы дорого заплатить за эти слова, но и по прошествии двадцати лет после смерти «вождя» они казались достаточно страшными тем, кто еще застал его у кормила власти. Короче, Галина Николаевна не на шутку испугалась и даже обиделась. Что касается меня, то это "диссидентское" выступление не доставило мне никакого удовольствия, так как я сам понял, что зашел слишком далеко. К чести Галины Николаевны, она не стала мне мстить, и за выпускное экзаменационное сочинение по литературе поставила мне «отлично».
Свободное копирование
