В деревнях больше горя, чем в городах. Больше болезней, больше покойников. В Подрядье первая изба по дороге из Чикинского — изба Макаровны. Сгорела. Видно, ей суждено было сгореть. О третьем годе до того занялся огнём лес, а изба рядом, ветер к ней. Старуха разделась донага и с иконой чудотворной обошла вокруг избы. Ветер и переменился: Господь помиловал. А теперь, вишь, сгорела...
Макаровну и старухой не назовешь, крепенькая, румяная, морщин почти нет. Похоронила трех мужей. Потеряла пятерых сыновей: двух родных и трёх мужних. За несколько дней до нашего прихода похоронила дочь, умершую от рака. «Приехала из города шибко больна... Только недельку и пожила у меня... В воскресенье приехала, а уж в понедельник померла...» Говорит сокрушаясь, горестно качая головой, но спокойно.
Жизнь слепой старухи Постниковой в Вельтево (её рассказ мы записали на плёнку) — это какой-то вопль ужаса. Зачем Господь дал ей жизнь, если в жизни этой Он не дал ей ничего, кроме бесконечного горя?
Анна Ивановна Лукина в Михеево, Агния Егоровна Тихонова в Вельтево вдовствуют более 20 лет. У Акулины из Смутово током убило сынишку. Впрочем, детей хоронили все. Я не выбираю, это те женщины, у которых мы останавливались, с кем говорили наугад.
В Смутово на краю деревни в маленькой избушке живёт бабка Анна Степановна, знаменитая тут охотница, рыболов, промысловый человек. Муж умер, детей нет. Несколько дней назад её разбил паралич, отнялась правая сторона тела. Лежит одна, подняться не может. К ней заходят старушки, приносят молоко, шаньги. Сосед Андрей приколотил над кроватью верёвку с кольцом, чтобы, ухватившись левой рукой, она могла садиться.
— Как бы не удавилась Анна на моей верёвке, — озабоченно говорит Андрей. — В богадельню не берут... А она такая, что сможет...
Горе в деревнях не проточное, оно тут застаивается, как болотная вода.
* * *
Юрба стоит на горе так, что с реки её не видно. Дорога тянет вверх сначала не круто, леском, мимо скудных, усыпанных рыжей хвоей могил маленького кладбища, на крестах которого шуршат, как бумажные, пепельные веночки. Потом дорога идет круче — радостным цветущим лугом, где, помню, в ромашках катался гнедой жеребёнок, а потом ещё круче — светло-зелёным ржаным полем. Из-за пригорка сначала высовывается крона пушистой лиственницы и, для путника совершенно неожиданно — ряд серых крыш; ещё пять шагов — и перед вами деревня. Дома стоят свободно, как постройки на одном большом дворе. Вся деревня окружена тыном, рубленным из молодых сосенок, чтобы скотина не травила маленьких грядок подле домов с овсом, луком и картошкой. Чуть поодаль — скотный двор, амбарчики, похожие на избушки на курьих ножках, и баньки.
* * *
Кованые щеколды с ручками. Если в ручке торчит палка — дом заперт. Глядя с улицы, можно сразу определить, есть ли кто дома. «Дом на приставке» — значит никого нет. Замков тут не знают. Вернее знают, но замками старинной замысловатой работы с громадными ключами запирают («замыкают») тут только амбары.
* * *
— Бывало, пойдёшь в лес, так на гари целую плетёнку грибов наломаешь, хотя б и белых...
В этой простой с виду фразе много смысла. Гарь — места в лесу, где растёт белый пушистый мох. В сухую погоду он рассыпается под ногами в пыль. Горит с воем, лучше пороха. Если в разговоре вообще употребляется слово «гриб», то это груздь — царь грибов: их солят. Действительно, очень вкусный гриб. На втором месте — наш «козёл», которого тут зовут «жёлтым грибом» и который ценится наряду с груздем. А уж потом идёт белый гриб, который сушат впрок, сушёные моют, заливают кипятком и ставят в печь томиться. Их едят в супе или жарят. Подосиновики называют тут «красноплешниками», а маслята — «слизунами».
* * *
Самогон варят редко: не из чего, да и нужды большой нет, потому что в сельпо водка есть всегда, а кое-где и питьевой спирт (продукт истинно русский, аналогов, я думаю, нигде в мире не имеющий). Сами варят пиво и бражку. Для изготовления пива берётся ржаная мука грубого помола наполовину с ячменём и замешивается в чугуне до состояния каши. Чугун накрывают и ставят в печь «до утра», то есть в остывающую печь. Потом эту кашу выплескивают в кадушку и заливают кипятком. В печи накаляют камни и бросают в кадушку. Сусло остывает в кадушке часа 2-3, потом его сливают в вёдра. Когда совсем остынет, добавляют дрожжи, а для приготовления бражки — сахар. Выждав, когда процесс брожения закончится и пена осядет, разливают в бутылки. Никаких самогонных аппаратов я нигде не видел.
Пиво по вкусу напоминает скорее наш квас, но, разумеется, хмельнее.
* * *
«Калитки» — полулепёшки-полупирожки с картофельным пюре внутри.
«Шаньги» бывают «белые» — из пшеничной муки и «чёрные» — из ржаной. Основной продукт питания после чая и сахара. Молоко идёт в основном на приготовление шанег.
«Парено молоко» — топлёное молоко пьют и доливают в чай.
Баранки, пряники, конфеты — в зависимости от достатка.
В лесу много ягод: голубика, земляника, морошка, клюква. Но, по моим наблюдениям, ягоды собирают мало, разве что клюкву по осени. Покупной сахар идёт с чаем, на варенье не остаётся.
В лесу полно дичи, зайцы, лисы, медведи. Незадолго до нашего приезда в Михеево убили медведицу. Осиротевший медвежонок бродил рядом с деревней.
На прудах очень много уток. Подпускают так близко, что палку можно докинуть. В поле видел вальдшнепа.
В реках — сёмга, ловить которую запрещено, но все ловят и засаливают. Сёмга приходит на нерест, почти ничего не ест. После икромёта — тощая, невкусная («хуже трески»). Едят солёную треску. Сёмгу и лещей ловят на блесну спиннингом и маленькими тралами с крышкой, которые поднимают, почувствовав, что рыба ткнулась в сетку. На перекатах в быстрой воде ловят хариусов на «мушку». Голавлей и окуней ловят, наоборот, в спокойной воде «закидухами» — длинной леской с грузилом без поплавка, но с 2-3 крючками, на которые насаживают обязательно живых миног. Миноги маленькие, есть щуки, ерши, верховодки. Пашка — внук Анны Ивановны Лукиной — показывал нам остроумное рыболовное приспособление — «катюшу», величиной с обувную коробку, похожую на маленький катамаран. На «катюшу» крепится длинная леска со многими «мушками», образуя подобие перемёта, в нужном месте укрепляется свинцовое грузило, и эта штука, подчиняясь неведомым законам гидродинамики, способна дрейфовать против течения, если вести её с берега. Она играет роль плавучего якоря и позволяет рыбаку передвигаться по берегу вверх-вниз. Конструкция «катюши» зеркально меняется в зависимости от того, на правом или на левом берегу находится рыбак.
Надо отметить, что всё, связанное с рыболовством, пользуется на Пинеге большим уважением. Мы встречали людей, которые могли обеспечить улов всегда, потому что точно знали, где и какую рыбу надо ловить, когда, в какое время года и суток, на какую снасть.
Наверное, этот рассказ объясняет и другое: русский Север никогда не голодал так, как голодало, скажем, Поволжье, когда вымирали целые деревни. Здешний народ не знал крепостного права, они энергичнее, предприимчивее. Наверное, здесь надо искать истинно русский эталонный тип.
Свободное копирование
