Между 22 августа 1991-го и 9 мая 1945-го была разница: чувство победы в мае было всеобщим, в августе такой всеобщности не было, много было равнодушных. "Неоднозначно", как тогда стали говорить воспринималось новое время. Пик разлада и общественного раздражения пришелся на 1993 год. Любой разговор мгновенно политизировался! Спорили, вплоть до ругани и потасовки, везде: в очередях, на остановках, в троллейбусах и автобусах. Весной я написал что-то вроде письма на Радио России и в "Независимую газету" с предложением собрать средства на общий памятник и красным и белым, он мне представлялся таким: лежат мертвыми два прекрасных юноши-брата, один со звездой, а другой с крестом на груди. Они убили друг друга в безумном заблуждении, считая что каждый правильнее любит Родину. Над ними распростер крылья русский орел, скорбно опустивший свои головы.
Успеха я не имел, на радио мне отказали через две недели, в газете сразу. Превосходное, хотя и несколько локальное решение этой же проблемы я увидел осенью в Питере, где под родным адмиралтейским шпилем раз в пять лет собирается каждый училищный выпуск. Занавес у нашей клубной сцены состоит из двух половин, на каждой из них - по военно-морскому флагу, слева советский старый, справа новый (хочется сказать более старинный) андреевский. И под каждым лавровая ветвь! Что же касается нас самих, то мы решили впредь за столом больше о политике и религии не говорить.
Как-то почти незаметно для себя я стал касаться событий нового времени, а это уже другая эпоха, другие песни и, естественно новые идеи, идеалы и мифы.