Я написала коротенькое письмо к графу Закревскому, в котором просила сообщить мне, почему нам отказывают в выезде из России. Граф отвечал, что причина отказа известна только шефу жандармов, князю Василию Андреевичу Долгорукому.
Мера, принятая против нас, вскоре сделалась известною в московских кружках и возбудила всеобщее негодование. Безупречная жизнь наша была известна.
Я обратилась за советом к Алексею Петровичу Ермолову.
-- Вероятно, всю эту кашу заварил Закревский, -- сказал Ермолов, -- и, конечно, из пустяков, да навел на нее и Долгорукого. Как жаль, что я не знал прежде. Долгорукий был здесь недавно; мы с ним в хороших отношениях, переговорили бы и вас отпустили бы с богом на все четыре стороны. Я напишу князю, напишите и вы; надеюсь, все уладится как нельзя лучше.
Поговоривши о Закревском и Долгоруком, Ермолов стал расспрашивать меня о дяде моем, Александре Ивановиче Кучине, вспоминал об их молодости, дружбе, службе, бранил его, зачем он не едет повидаться с ним.
-- На днях был у меня его приказчик Петр Семенов, видели ли вы его? -- спросил Алексей Петрович.
-- Он у нас останавливался и пробыл довольно долго: хлопотал по делам дяди.
-- Я был очень рад старику, пил с ним вместе чай и расспрашивал, как они с барином живут, как хозяйничают; говорит, барин ни ногой из деревни. "Ну, брат,-- заметил я, -- барин твой дрался как черт, и засел в Чертовой" {Тульское имение дяди. (Прим, Т. П. Пассек.)}.
Свободное копирование
