Наташа долго поправлялась. Любовь к двум Александрам и их любовь к ней лечили ее душевные раны. Брок продолжал посещать ее и, между прочим, сказал ей, что он не отвечает за ее жизнь, если у нее опять будет ребенок. Мало-помалу Наташа стала забывать слова Брока и вспомнила только тогда, как почувствовала, что опять будет матерью. Она доверила слышанное от Брока Н. X. Кетчеру, возвратившемуся из Петербурга. Н. X. возмутился такой неосторожностию врача, передал это Александру. Александр взбесился и на Брока и на Армфельд, его рекомендовавшую. Вопрос был, как помочь, как разуверить Наташу. Организм ее был до того потрясен, что неосторожное слово, крик заставляли ее меняться в лице, иногда плакать навзрыд. Кетчер посоветовал пригласить А. А. Альфонского -- умного, опытного врача. Альфонский начал ездить под предлогом для маленького Саши, и всех расположил к себе своим обращением. Александр встречал его как спасителя жизни, Саша бежал навстречу, Наташа становилась спокойнее при нем. Альфонский сумел вызвать Наташу на откровенность и разразился саркастическим смехом над Предположением Брока. Жаль, сказал он, что я не знал вас прежде, многого бы не случилось.
-- Неужели мой ребенок был бы жив?
-- Ну нет, я не бог. Ваша впечатлительная натура слишком потрясена. Счастье, что ответственность пала на детей. Вы спасены.
-- Вы жестоко судите, доктор,--возразила Наташа, -- я не хотела бы, чтобы мои бедные дети искупали мне жизнь,
-- Вот как, -- сказал Альфонский, -- а я думал, что вы любите и жалеете больше вашего сына и мужа: вы им необходимы как воздух.
-- Ах! -- сказала Наташа. -- Я и за них боюсь; отчего судьбе не вырвать у меня и их!
Несмотря на то что Альфонскому удалось несколько успокоить Наташу, вот что она однажды писала мне:
"Мое сердце наболело, каждое прикосновение к нему чувствительно, бывают минуты, что я спокойнее, бывают и такие, что я не знаю, что с собой делать. Безответная нелепость, отнявшая у меня троих детей, пугает меня. Смотрю на Сашу и думаю то же. То мне кажется -- у меня чахотка; то думаю, что сама умру скоро... все это так нелепо, так несвязно и так странно, страшно!!! Если бы мне можно было наплакаться досыта, а этого решительно нельзя. Бедный Александр, при нем у меня навертываются слезы, я их глотаю -- это тяжело. Временами такое состояние проходит, временами и им будто весело, как будто наслаждаются жизнью... Не отвечай мне на это письмо ни слова, как показать Александру".
Из этого письма можно видеть, в каком состоянии духа находилась тогда Наташа. Такое состояние Наташи тяжело действовало на Александра. Когда она бывала расстроена или нездорова, Александр становился невыносимо беспокоен. Начинал приставать к ней -- что с нею? что она чувствует? -- уговаривал лечь, лечиться, принять того или другого, послать за доктором, спрашивал, что она не говорит, лучше ли ей, терялся до того, что не находил себе места, кончал тем, что у него разбаливалась голова и Наташе приходилось забывать свое нездоровье и ухаживать за ним. Волнение, испуг, приставанье Александра делали то, что Наташа часто скрывала от него, если чувствовала себя нездоровой, и это много мешало ей поправиться.
Чем ближе становилась развязка, тем страшнее было за Наташу. Она нет-нет да и заговорит: "Ну, если четвертый... а там еще... .лучше умереть", -- и начинала рыдать.
В одно утро я получила записку от Александра: "У Наташи родился сын -- Николай {Глухонемой -- десяти лет он утонул вместе с матерью Александра в Средиземном море, при переезде в Ниццу. (Прим. Т. Л. Пассек.)}, мать и дитя здоровы".
Новорожденного крестили Грановский и мать Александра".
Свободное копирование
