К возвращению в ряды КПСС - 4

   В апреле 1947 г., я получил Выписку из протокола Главного ПУ Вооруженных сил. Привожу ее полностью.

   "Парткомиссия при Главном Политуправлении Вооруженных Сил СССР. Москва, ул.Фрунзе, 1-й дом МВС СССР.

   Акопову Ивану Эмануиловичу. г.Самарканд, ул. Энгельса, 48, кв. 4 Сообщаю, что апелляция Ваша рассмотрена. Решением парткомиссии при Главном Политуправлении Вооруженных Сил СССР от 25 марта 1947 г. Вы считаетесь механически выбывшим из рядов ВКП (б). С решением можете ознакомиться в Багишамальском РК КП(б) Уз. г. Самарканда. Член Парткомиссии при Главном Политуправлении Вооружен­ных Сил, полковник подпись".

   После долгих переживаний и раздумий не удержался и 18 июня 1947 г. обратился к тов. Сталину. Приведу копию этого письма целиком (знаю, что все это скучно читать, но не могу удержаться, чтобы не рассказать, как это было!).

   "Дорогой товарищ Сталин! Я пришел к убеждению, что мириться, молчать и делаться безразличным к своей партийности я не могу. Ведь меня растила и воспитала наша партия, в рядах которой я состоял с 18-ти летнего возраста, то есть больше пол-жизни! Поэтому я решил пожаловаться на несправедливое решение и написать только Вам, ибо Вы, как никто другой, поймете меня и вынесете свое верное заключение.

   Я член ВКП(б) с 1925 года, до войны работал доцентом в Кубанском медицинском институте, принимал активное участие в партийной и совет­ской жизни и пользовался неплохим авторитетом. С первых дней Отечест­венной войны я убыл на фронт, и в районе Смоленска работал консультантом терапевтом-токсикологом 19-й Армии. Вначале все шло хорошо, но спустя 3,5 месяца случилась беда: 2 октября 1941 г. немцы прорвали нашу оборону, обошли и окружили нас, захватив все пути отступления. Участвуя в боях по выходу из окружения, 12 октября я был тяжело ранен, а 13-го еще и контужен, захвачен в плен и увезен в глубо­кий вражеский тыл (в лагеря для советских военнопленных на территории Польши). Таким образом, мне пришлось испить горькую чашу жестокого немецко-фашистского плена!

   Мог ли я избежать или преодолеть эти события? Нет, не мог! Они были неизбежны и непреодолимы не только для меня, раненого и контуженого врача, но и для многих тысяч людей, которые попали в это страш­ное "пекло"! В условиях бесчеловечно-жестокого фашистского плена, мы, чудом уцелевшие коммунисты, оторванные от Родины и изолированные от внешнего мира, в своем подавляющем большинстве, не страшась распра­вы, продолжали войну с немецкими захватчиками, остались стойкими, непокоренными бойцами нашей Родины. Мы, в истинном блоке коммунистов и беспартийных, были патриотами своей Родины, вели среди военноплен­ных антифашистскую агитационную работу, стараясь держать наших людей на высоком уровне политико-морального состояния; мы связывались с местными подпольными организациями, узнавали и распространяли в лагерях радиопередачи об истинных событиях на фронтах, разоблачали ложь фашистских агиток и т.д., и т.п. Мы, врачи, сверх того скрывали среди больных военнопленных коммунистов, политработников и лиц еврейской национальности, кому грозила опасность разоблачения и расправы. Среди больных мы держали здоровых, чтобы уберечь их от отправки в Германию или зачисления в рабочие батальоны. Мы делали все, что было в наших силах, чтобы вырваться самим и вырвать своих товарищей из фашистского плена. Нелегко было бежать из немецко-фашистских лагерей, их охрана и устройство делают это почти невозможным. Эти лагеря совершенно не напоминают те, какие мы видели на своей Родине для немецких военнопленных! И все же, после нескольких неудачных попыток, мне удалось с группой товарищей 26 июля 1944 года устроить массовый побег из Санокского лагеря советских военнопленных. Проби­раясь лесами на Восток, нам удалось дойти до г. Перемьшля, перейти фронт и присоединиться со своими войсками.

   Пока я проходил все инстанции спецпроверок (а их было шесть!), наступил декабрь 1944 года, когда мы получили возможность подать заявление о восстановлении в партии и выдаче новых партдокументов взамен уничтоженных в октябре 1941 года в окружении под Вязьмой, когда нависла опасность попадания их в руки фашистов. По независящим от меня причинам рассмотрение моего партийного дело затянулось в начале в партийной комиссии при политотделе ТУРКВО (до января 1947 г.), а затем и в парткомиссии Советской Армии (до 25 марта I947 г.), которые постановили считать меня "механически выбывшим из партии".

   Показания 21 человека, как и ряда различных партийных и советских организаций, имевшиеся в моем партделе, четко характеризуют меня до плена, в плену и после плена. Меня часто "утешают" тем, что я не один в таком положении, что можно быть и беспартийным большевиком и т. д. Но это сла­бое "утешение" - из партийного большевика превратиться в беспартийного большевика.

   Советское правительство объявило полное восстановление всех прав возвратившихся из плена. Я, будучи избранным по конкурсу, работаю заведующим кафедрой, занимаюсь научной работой, материально моя семья вполне обеспечена, но, если меня оставляют вне рядов партии, как можно это считать возвращением в нормальное состояние? Товарищи, рассматривающие мое дело, по-видимому, забыли Ваши слова о том, что судьбу коммуниста нельзя решать легко. Обращаясь к Вам, товарищ Сталин, вполне верю и жду Ва­шего справедливого решения о моей партийной судьбе. 18 апреля 1947 г., Самарканд."