3 февраля
Пятница, первое число, было довольно бесплодно по впечатлениям. Только поутру объяснение с Сидоровым было замечательно. Он пришел ко мне и спрашивал, получил ли я его письмо. Я высказал ему откровенно то, что думал я и что думали другие по поводу его странной выходки. Он, разумеется, оправдывался и, сознаваясь в том, что, может быть, в письме были места необдуманные, упирался, однако же, на том, что написал все письмо обдумавши, в спокойном состоянии, говоря, что не хотел обижать нас, признался, что некоторые строки написал именно с намерением задеть меня, и т. п. Впрочем, я уже привык к его эволюциям и потому не удивлялся им и постарался передать своим его объяснение в возможно лучшем для него виде, не распространяясь о маленьких слабостях, которые я привык прощать ему. Расстались мы друзьями.
Вышнеградский в этот день говорил о своем объявлении "Педагогического вестника" и ругал журнал Чумикова, очень простодушно заметив, что ругает его не вследствие jalousie du métier, {Профессиональной зависти (франц.). -- Ред.} a просто по любви к искусству. Это замечание, конечно, навело на некоторые соображения даже тех, которые без того не подумали бы о jalousie du métier. Объявление о "Педагогическом вестнике" напечатано в "СПб. ведомостях", и в нем пропущена подпись редактора. Вышнеградский объявил, что завтра (то есть в субботу) явится это объявление вновь, с подписью и с извинением в опечатке. Я тут же хотел с кем-то биться об заклад, что завтра оговорка не явится, -- и действительно: в субботу не было в газетах объявления Вышнеградского... <...>