Моя вера ближе всего к поэзии Лермонтова, разбавленной осторожными мечтаниями Пушкина.
Помню, что когда Спасович выслушал в нашем кружке мой этюд о Лермонтове, он взволновался, задумался и сказал: "Это замечательно..." Загадочный Пассовер вырезал и сохранил мой очерк, когда он был напечатан. В газетных рецензиях говорилось, что я "открыл Лермонтова". Упоминаю об этом вовсе не для самовосхваления. Я только следовал своему чувству, своему призванию.
И вот теперь, когда я высказал все муки моего разума перед безднами Вселенной, с кажущимся отсутствием места для Бога, -- я забываю все мои вопросы и сомнения, вспоминаю бессмертные две строки:
Ночь тиха. Пустыня внемлет Богу,
И звезда с звездою говорит.
Пускай же самый яркий позитивист станет в пустыне, под дивным куполом ярких, бесчисленных звезд, и он, хоть на секунду, вопреки разуму, почувствует Бога!
А Лермонтовская "Молитва"?
С души как бремя скатится,
Сомненье далеко --
И верится, и плачется,
И так легко, легко...
Свободное копирование
