2. Тени проходящие
Неудивительно, что кое-кто на Западе скептически относился к нашим достижениям. Вероятно, высокие инстанции, выделявшие разные стройки и предприятия как показуемые иностранцам объекты, сами не бывали на них, доверяя победным реляциям на бумаге, а все эти средние серые директора-выдвиженцы, сразу попавшие из грязи да в князи, не представляли себе, какое впечатление может произвести грязь на цивилизованных людей. Необузданное, доходящее до апоге самохвальство плюс ограниченность кругозора (не зная другой жизни, они верили, что нет ничего лучше нашей) приводили иногда к непредвиденным и курьезным результатам.
Однажды меня прикрепили к группе важных американских экономистов-бизнесменов. Их возглавлял Оуэн Латимор, президент крупного тихоокеанского объединения или института, точно не помню, кажется, член Конгресса США, издатель журнала "Trans-Pasific" и т. д. Они, пять человек, интересовались успехами нашего сельского хозяйства. Это было в 1935 году, коллективизация уже закончилась, газеты сообщали всему миру об освоении техники, о героях-трактористах, о доблестных доярках, о росте производительности труда и благосостояния деревни. ВОКС включил в программу этой группы деловые встречи в Госплане и Наркомземе, а также посещение передового колхоза и птицефермы. Меня предупредили: обслужить как можно лучше, переводить особенно точно и следить за окружением - одним словом, не ударить лицом в грязь. Поехали на двух шикарных машинах из Москвы в ближайший колхоз Мазилово (эту деревню теперь без остатка сожрал город). И тогда она выглядела не так мило, как дальние лесные деревушки, - по одной стороне шоссе тянется длинный ряд не то изб, не то низких коричневых домов, перед ними скудные палисадники, вокруг плоское голое поле. Середина марта - хуже нет поры в Подмосковье, ни белого снега, ни зеленой травки. От шоссе до крыльца сельсовета, обыкновенной большой избы с вылинявшим розовым флагом у конька крыши, проложены доски - иначе не пройдешь. Сельсовет затоптан сапогами и прокурен досиня, кумач на столе весь в чернильных пятнах, на стенах портреты Ленина и Сталина, крикливые, но выцветшие плакаты, столбовые и круговые диаграммы, стенгазета на трех кнопках и часы-ходики. Председатель и парторг втащили старые венские стуль и пару табуреток, усадили нас и начали хвастаться успехами. Градом посыпались цифры. Сколько гектаров! Сколько тракторов! Рост поголовья скота, надои в день, в месяц, в год... Американцы слушали и записывали всё массивными золотыми авторучками в белоснежные блокноты. Насытив их информацией, председатель повел осматривать хозяйство. Из сельсоветской избы прямо на задворки по дощечкам, плясавшим под нами в желтой жиже. Первым шагал он, в высоких заляпанных сапожищах, за ним я в ботиках "прощай молодость", за мной Латимор - в щегольских желтых башмаках, в мягких дымчатых брюках, придерживая полы пальто рукой в тонкой кожаной перчатке, - а за ним остальные четыре господина. "Мазилово... мазь... мразь... грязь..." - вертелось у меня в голове. Бугры серовато-рыжего талого снега, размякший в лужах навоз, гнилая солома. Прохлюпали так метров сто и остановились. На парники даже мне смотреть страшно (а председатель не замечает?) - рамы почернели, половина стекол перебита, торф размок и оброс плесенью; валяются лопаты и носилки с захватанными ручками. Рабоче-крестьянской силы нигде не видно, мы одни. "Рановато прибыли, не совсем еще готовы к посадке, но..." - как бы извиняясь, говорит предсельсовета. Американцы долго всматриваются в этот идиллический пейзаж. Их приглашают идти дальше, в коровник, но м-р Латимор отклоняет это предложение, ссылаясь на дела в Москве. Так же балансируя на скользких досках, пошли обратно. Лезть в машину на малиновый коврик с такими ногами было ужасно неприятно, но ни тряпки, ни клочка прошлогодней травы не нашлось - подстелили газету.
Однако продолжение следует. Через день поехали на птицеферму по Ярославскому шоссе и куда-то вбок по узкому проселку через старый еловый лес. В колеях, наполненных водой, машины забуксовали, плюясь брызгами на сугробы. Шоферы взмокли, таская под них ветки и пихая их сзади и спереди вместе с увесистыми буржуями, которым выйти было некуда, - кругом вода и мокрый снег. Через час кто-то пошел куда-то за помощью. Еще через час подъехал грузовик с цепью и вытянул нас из ямы, образовавшейся под колесами. Птицеферма, жалкая и вонючая, с тощими белыми курами в клетках, не стоила таких усилий. Латимор и Ко на этот раз рассердились и не скрывали своего раздражения и презрения. Я не знала, куда деваться от стыда, что сказать, - они игнорировали меня как часть этого целого.
Свободное копирование
