1 сентября Настасья выгнала нас на улицу. Перебрались к Фекле Талеевой. Боясь налетов, решили зимовать в Шуколове, перевезли шубы, теплые и ценные вещи. Отец работает в театре, в клубах, на "камуфляже", мама уехала к нему, живу одна. Осень небывало ранняя, холодная, ночью бывает на нуле и ниже. Печка в хижине по-прежнему сломана, дует в щели. Керосина мало, экономлю на лампе. Окна занавешены наглухо. Собачий холод, в хижине 2-3 градуса. Ложусь спать в девять под три шубы, не раздеваясь, утром вылезать из берлоги неохота и умываться в сенях неохота, руки красные, распухшие от ледяной воды. Проклятая политика! Я - за всемирное разоружение вплоть до кухонного ножа, но это несбыточная мечта, ибо драка закодирована в мужском организме. Жить у Феклы стало невыносимо. Встретилась Ольга Дмитриевна, пригласила в заказник, сдала нам свою хибарку с большой русской печкой.
Перетаскали на себе вещи, я опять их стерегу одна, папа и мама уехали в Москву. В начале октября хлопьями выпал снег и заказник оделся в белый саван. Я еще никогда не жила зимой в деревне. Хожу за топливом в лес, подбираю в снегу и в листве намокшие сучья, обламываю сухие нижние ветки елок. Печке эта еда не по вкусу, дымит. Хожу за хлебом в Деденево и от нечего делать в лес. Деревь голы, трава пожухла, природа замерла, отмежевалась от безумия людей, мы с ней заодно. Крадусь по тропинке как зверь, и мне совсем не страшно, удивительно чуткое состояние, все сдвинуто внутри и вне. Подавленная потребность в кардинальной новизне вдруг прорвалась в сознание, преодолела страх и тоску: рутина рухнула, неизвестно, что будет завтра, - это настораживает и бодрит.
Снег растаял, подсохло; 13 октября совсем разъяснело, и я ушла за брусникой на Жуковскую сечу близ Ольгова. Собираю в корзинку круглые бело-розовые ягодки - вдруг самолеты! Низко, не наш гул, не наш вид, под крыльями свастики. Растянулась под кустом на земле вне себя от страха. Пролетели, вскочила, несусь сломя голову домой прямиком через лес и по извивам Волгуши. А там ждет мама, встревоженная, сердитая:
- Ты что, с ума сошла?! Гулять... Да немцы Клин уже взяли, идут сюда, на Дмитров. Немедленно в Москву! Давай собираться.
Укладываемся весь день. Я отнесла шубы к Варфоломеевым, спрятала ценные книги, лыжи и сковородки на чердак (успели съездить за ними два раза). В узел запихали, увязали белье. Утром, надев городские пальто и модные шляпы, навьючились как ослы, взяли в руки набитые сумки и портпледы, побрели на станцию.
Бег. На платформе масса народа, вся платформа завалена вещами. Тут и Сперанские, и Василенко, и Шпиллер - вся местна элита ринулась в Москву. Вагоны берем на абордаж, поезд ждет, когда все и всё впитается в него, и так на каждой остановке. Стою то на одной ноге, то на другой, для двух подошв места нет, невозможно пошевельнуться. На Долгопрудной застряли на полчаса - воздушная тревога. Ползем дальше. Через три часа дотянулись до Савеловского вокзала. На перроне стоит несметная толпа, в город выпускают по одному, смотрят паспорта (въезд посторонним запрещен). Смеркается, темнеет - а вдруг налет? Толпа под открытым небом, а вокзал - это объект. Наконец-то выбрались на площадь. Ухватившись за поручни, грозди людей висят на трамваях, куда нам... Согнувшись под грузом, плетемся по Новослободской. Бедна маленькая мамочка физически изнемогла, ее держат на плаву нервы. Еще немножко - и вот мы дома! Сбросили полтора пуда на пол. Разделись. Невыразимое облегчение! Тепло, светло. Нас ждет папа, приготовил ужин, закуски, пиво. Смыли пот горячей водой, легли в свои постели. Чистое белье. Сон.
Свободное копирование
