Когда весной 40-го перешла на заочное отделение, познакомилась с поэтом Евгением Поляковым, тоже заочником. Невысокий, крепко сбитый, светловолосый, с ярко-синими, казавшимися эмалевыми глазами и нежным девичьим румянцем на щеках, Женя был дальним потомком Суворова и очень гордился своим сходством с прапрапрадедом. Он не только писал стихи, но и рисовал, преимущественно акварелью. Я не помню его картин, осталось ощущение неожиданности — в красках, сюжетах, линиях. Словом, ощущение таланта.
Осенью 41-го, как большинство литинститутцев-москвичей (очников и заочников), Женя стал бойцом истребительного батальона. Форма сидела на нем ладно, и по всему было видно, что солдатская жизнь (бойцы истребительного батальона жили на казарменном положении в общежитии, разместившемся там же, в институте) его не тяготит. Как все наши ребята, он рвался из истребительного батальона на фронт. В сентябре 41-го как раз объявили набор на курсы военных переводчиков — туда ушли Павел Коган и Лена Ржевская, которая после окончания нами краткосрочных курсов медсестер сказала: Девочки, это не по мне — я ухожу на курсы переводчиков» (она великолепно знала немецкий язык). На эти курсы поступил и Женя Поляков и уже в начале 42 года был на фронте — последний раз я видела его зимой 42-го, когда он приезжал в Москву в какую-то командировку и зашел в институт. Куда-то пропала его белорозовость, у губ появились резкие, жесткие складки, и он действительно стал похож на своего великого предка. Тогда он читал новые стихи, написанные уже на войне. Спустя много лет они были опубликованы в «Дне поэзии — 1965». Привожу эту публикацию с небольшими сокращениями:
«Женя Поляков, студент Литературного института имени Горького, при жизни не напечатал ни одного стихотворения, хотя на занятиях творческого семинара Н. Н. Асеев, И. Л. Сельвинский и С. П. Щипачев сказали о его стихах немало добрых слов.
В 1941 году Женя добровольно ушел в ополчение. Перед отъездом в город на Волге молодой поэт оставил тоненькую тетрадку со своими стихами у преподавателя Литинститута Василия Семеновича Сидорина.
Вот несколько стихотворений из тетради, которая пережила своего хозяина...
* * *
Если я останусь в живых
и сохраню все то, что намечал,
то я от капель дождевых
спать не буду по ночам.
Если я останусь здоров
и землю смогу стряхнуть с сапог,
то под каждой крышей –
мне отчий кров,
то под каждой крышей
любимый порог.
* * *
Я хочу, чтоб ты думала обо мне, ночи думала обо мне, ночи бредила во сне и думала, думала обо мне. Я тебя очень любил весной, когда захлебывались занавески, и вечер, как густой настой, до тошноты поил, в глазах двоил, а я стоял один на площади на той, на Пушкинской (на бывшей на Страстной) и говорить мне было не с кем.
О! Ты в те года была горда. О! Ты в те года не ведала войну. И я теперь, любимая, иду по городам, любимая, и именем твоим по городам окрапливаю тишину. Но только тишина приходит очень редко сквозь минометный гул и самолетный гуд, и даже в тишине на самой тонкой ветке нас меткие «кукушки» стерегут. И, может, в этот час я получу такую рану, что сердце остановится в затянутом ремне, и я к обеду неожиданно нагряну, когда подумаешь ты только обо мне».
Как многие талантливые поэты Женя Поляков предчувствовал в стихах, провидел свою смерть. В конце 42 года он погиб в Сталинграде.
Свободное копирование
