Солдатское счастье

Бывает же так, что мобилизованный, не доезжая до фронта, не увидев врага, не выстрелив ни разу по противнику, не копнув горсти земли окопной и даже не поняв вкус фронтовой солдатской каши, может быть искалечен или даже убит.
Был у нас санинструктор Алиев, старшина по званию. Когда еще только грузили в вагон на фронт, один из красноармейцев уронил винтовку СВТ, а она – дрянь - взяла, да и выстрелила от толчка на перроне. Пуля попала в Алиева. Не довезли до санчасти. А красноармейца, хозяина СВТ, увезли в особый отдел. Так он остался, где-то под судом.
Я считаю, что солдатское счастье существует так же, как и гражданское. Вот мы, Митя Чураков, Петя Шлемов и я, прошли всю войну с 1941 до 1947 года вместе, попадали во всякие переплеты, но остались живыми. А ведь в скольких операциях были наравне со всеми, в окружении под Кестингой, где было, маловероятно остаться живым всем троим, когда били нас пачками по несколько человек одной миной.
Или вот, когда наступали по Питкаранской дороге, Петю Шлемова накрыло снарядом от бронепоезда, но мы его выкопали из-под земли и он через полчаса уже сидел вместе с нами, притом обедал в той самой воронке от взрыва, где засыпало землей.
Было обычное дело. Мы шли вдоль дороги, и когда бронепоезд начал стрелять по квадратам, мы зарылись в окопчики, наскоро вырытые под пнями. Я только почти залез под здоровенный пень, явился Петя с катушками кабеля. Я ему уступил свою нору, а сам перебежал метров на 30 в сторону, под большую сосну. Земля оказалась песчаная, мягкая и быстро сделал себе нору под сосной. Митя Чураков между нами как крот влез в землю. Тут хотели закусить с усталости, но начался обстрел. Один снаряд упал и взорвался прямо на моем старом месте, где Петя, только на метр впереди за пнем. Мы соскочили, зная, что поблизости больше снаряд не упадет, и видим, что у Пети Шлемова торчат только сапоги с пятками вверх. Быстро стали выкапывать. Выкопали, а он уже мертвый, весь белый, весь в земле. Спустя несколько минут захлопал глазами, белые глаза бегали кругом. Потом стал мычать, что - то. Из носу и ушей пошла кровь. Мы еще сильней испугались. Вызвали врача Шамсутдинова. Он что-то дергал, трепал, сделал какой-то укол, а через час мы все втроем сидели в этой же воронке, и из одной банки (союзнической) все втроем хлебали мясную тушенку после выпитых 50 граммов спирта. И даже смеялись над тем, как мы испугались, и как Петя шарил белыми глазами вокруг.
На этой же дороге мы втроем были направлены с пехотой для корректировки нашим огнем за большое озеро, где должны быть враги. На изгибе дороги в конце озера мы заметили большую поляну, где стояли несколько самолетов, бегали немцы и ползали какие-то машины. Подползли к опушке и устремились к яме, где когда-то делали древесный уголь. Связался Шлемов по рации с нашими, дали координаты. Услышали сзади скрип «Катюши» (Гвардейский реактивный миномёт БМ-13). Через нас прямо над головами зачиркали мины, и загорелась поляна. Одна мина от «Катюши» упала так близко, что стабилизатор шарахнулся к нам в яму, а пламя опилило наши лица. Мы выбежали на дорогу метрах в 300, где по дороге шли машины-амфибии гвардейской части с солдатами на борту. Сели у канавки, не зная, что делать, а тут появился как из-под земли наш помкомвзвода, старший сержант Иванов. Спрашивает: «Живы?». Оказывается, наши батареи были уже в пехотной колонне, и комдив попросил по нашим координатам дать один залп из двух установок. А потом уж вспомнили, что координаты-то были рядом, почти одни и те же, что поляна с немцами, что наше расположение. Поэтому у Иванова вырвалось лишь: «Живы?» Страшно чумазые мы дождались своих, умылись у озера и пошли вперед. Слава богу, обошлось легким испугом, но зато увидели, как наши мины, похожие на большой огнетушитель, падают, взрываются, превращая головную часть корпуса в стружку, и вздыхают желтым пламенем вперед, создавая огромную вспышку, где даже железо горит. Ну, а что стабилизатор шваркнул к нам - это ничего, никого же не задел...
Уже в Чехословакии, когда наступали по всему фронту, мы втроем шли с одним батальоном нашей бригады, как приданные им, чтобы в случае необходимости открыть артогонь. И получилось так, что мы уплелись по лесистой ложбине далеко, даже впереди пехоты. Попали в какой-то хороший дом, видимо дом лесника. Там оказались старик со старухой, немцы. Стрельба слышалась слева и справа, сзади и мы поняли, что ушли слишком далеко. По лесочкам бегали туда и обратно неподалеку немцы. Нам оставалось одно: стрелять, стараясь поднять шуму побольше. Вскоре немцы стали бежать на запад, видимо побоялись окружения. А мы расстреляли все патроны, в основном не целясь, просто по лесу, где ходили немцы. Когда батальон подошел, мы рассказали, как чуть не попали в тыл немцам. А комбат говорит: «Мы услышали стрельбу, подумали, что наших зажали и пошли в атаку, а немец без особого сопротивления откатился назад».
Подобных случаев за годы войны было много и все же мы все живы. Однажды, заняв немецкое село у границы с Чехословакией, мы укрылись за каменным частным домом с хорошим подвалом, с колодцем из бетона под окном у крыльца и многими постройками за домом. Многие залезли в подвал, а мы приспособились вдоль безопасной от пуль стороны у колодца. Мы с Чураковым легли между катушек с кабелем, а радист сел работать, держать связь с дивизионом, и что-то передавал «по Морзе», очевидно координаты у лесочка, где находились немцы, метрах в 200 от нас. Но не успел он все передать, как по нашему дому открыли огонь из минометов. Одна мина упала между колодцем и домом. Я только мог увидеть, как рация разлетелась, радист сунулся на рацию, из его головы бурлила кровь и мозги вместе, а мы с Чураковым только нанюхались страшного запаха тротила. Нас спас бетонный колодец. Осколки рикошетом пошли, видимо все на сторону к радисту, так как стена в полуметре от нас и радист были изрешечены сотнями осколков. Нам опять повезло.
Еще на Кестингском направлении, когда мы попали в окружение и нас крошили, как куропаток, мы вынуждены были принять рукопашный бой. Вернее всего нас обманули их егеря: ведя бой в окружении, мы вдруг слева впереди услышали громкое «Ура-а!» и подумали, что видимо наши прорвались, побежали туда. Однако, нам навстречу выскочили фашисты в зеленых френчах, наперевес с винтовками с длинным штыком. Была, конечно, и паника, но пришлось принять рукопашный бой. Дрались, кто, как мог, не зная, чем кончится все это.
Я приспособился к пеньку и стрелял одиночными в чужие формы, так как мне, пацану, силой меряться с верзилами-егерями было бесполезно. Но вот кто-то меня ударил, я упал вверх лицом и вижу рыжую морду, как сковорода раскаленная и длинный штык-нож, нацеленный на меня. Я со страху закрыл глаза и видимо ждал конца жизни. Тут же почувствовал, как штык шаркнул, у меня подмышкой, что-то свалилось на меня тяжелое и сильно забрызгало чем-то горячим лицо, шею и даже глаза. Я подумал, помню, что вот и все, я готов, но почему мысли работают, не пойму. Открыл глаза и вижу: «Передо мной стоит наш, на петлице четыре треугольника, без шапки и шинели, с ручным пулеметом в руках и спрашивает: «Ты жив? А я отвечаю: «Не знаю?». Тут он меня схватил за шкирку и поставил на ноги. Оказывается, он увидел шуцкоровца около меня и, подскочив, с размаху ударил прикладом по башке. Фашист не успел проколоть меня, упал от удара старшины, облил меня кровью своей, а штык воткнулся не в тело, а подмышку, прихватив с собой мою плащ палатку. Разве это не везение мне? С этим старшиной потом и с другими ребятами мы вышли из окружения. Он оказался из полка «дикой дивизии».