Подполковник Прокушев

Подполковник Прокушев, вручая мне партийный билет, напомнил, что те, кто был в окружении под Кестингой, в партию принимаются по боевой характеристике, невзирая на возраст; что тамошнюю кашу и наши потери он видел лично; что бригада из трех батальонов и полк «дикой дивизии» были разгромлены немцами наголову, что более трех четвертей из числа наступавших остались в болотах под Кестингой, что те, кто сумели выжить там - это настоящие бойцы.
Действительно, там была бойня, нас крошили, как в мясорубке кучами и кто остался жив, никогда не забудет, что такое война.
Помню я случай: уже в окружении, когда перемешались все остатки, тот высокий, спокойный, симпатичный подполковник, с мундштуком во рту, на конце которого на огонек сигаретки или папироски смотрела пристроенная на мундштук лисичка, говорил, показывая раненой рукой то направление, куда по компасу нам надо пробиваться всеми силами. Помню слова: «Коммунисты и комсомольцы! Вот направление, где надо прорваться! Или мы дружно вырвемся или всех нас как куропаток перебьют здесь в болоте!». Неоднократно мы поднимались с желанием прорваться, но губительный огонь спереди и сверху снова заставлял нас залечь между кочек и пней в болото. После чего многие уже не поднимались.
Вскоре по крику «Ура!» сзади нас мы бросились туда, но «Ура!» кричали, оказывается, не наши, а фашисты, чтобы привлечь нас на свои штыки и шквальный огонь из автоматов. После рукопашных схваток все разбрелись кто куда, а мы трое, с комиссаром Пономарёвым, оказались в отдельности от мясорубки у какого-то ручейка. Оттуда и пробирались через «кукушки», заслоны финские и засады разные к своим. И вот, когда начальник политотдела Прокушев вручал партбилет, я вспомнил его спокойного, с мундштуком с лисой во рту и подумал: «Как-то и ему удалось выжить в том котле, где нас варили как чертей в аду». После получения партбилета он беседовал с нами, и мы вспомнили дела в окружении. Он, оказывается, был работником политотдела нашей 2-й наскоро испеченной бригады, которой суждено было существовать лишь в Кестингской операции, где она и была разбита вдребезги. А ныне он, бывший легкораненый там, стал начальником политотдела нашей новой 32-ой отдельной бригады, созданной в основном из тех остатков.
В селе Лехта, где находился штаб бригады до большого налета авиации, а позже в землянке за с. Лехта, куда переехал штаб, мы часто встречались. Нам разведчикам приходилось часто ездить с пакетами из дивизиона в штаб и в политотдел. Мы находились за 7 - 8 км от них. Я однажды явился весь грязный к начальнику штаба бригады с пакетом от нашего артдивизиона - отдельного истребительного противотанкового артиллерийского дивизиона 32-й бригады и тут у начальника штаба оказался подполковник Прокушев. Он удивленно посмотрел на меня сверху вниз. Я был в артиллерийской форме, фуражке, с капюшоном на боку, в сапогах со шпорами и весь в болотной грязи. Удивляясь, он спросил: «Что случилось?» Я рассказал, что в пути меня поймал финский самолет, гонялся за мной, убил коня Орлика очередью из пулемета, при погоне конь выбросил меня метров за 6 - 7 в болото. Я попросил извинения, что не успел привести себя в порядок, так как потом шел пешком - боялся опоздать с пакетами. Тут начальник штаба сказал: «Звонили из разведроты, сказали, что самолет гонялся за всадником на белом коне, всадник остался жив, а коня убили. Это ты, что ли!?». Я ответил, что да. Начальник штаба взял пакет, дал мне другой для дивизиона, а потом позвонил в конный взвод бригады и велел мне дать верховую лошадь по накладной для артдивизиона. Мне же велел идти получить лошадь и быстрее добраться до дивизиона, так как ночью якобы планировалась учеба с выездом за пределы гарнизонов. Прокушев же пожал мне руку и сказал: «Снова остался жив! Это хорошо!».
Летом 1943 года меня вызвали в штаб и предложили ехать учиться в Благовещенское артиллерийское училище. Майор Тур и подполковник Прокушев в беседе говорили, что я со средним образованием и надо ехать учиться. Я поехал в штаб фронта. Нашел кадровую часть. Сдал сопроводительные документы. Мне велели ждать, пока не скажут и не укомплектуют команду. В какой - то казарме разместили нас - кандидатов в училище. Познакомился с одним Сашей же из морской бригады. Болтались, бездельничали неделю, и нам надоело. Никому мы не были нужны. Надоедали, каким - то командирам - штабникам, но им видимо было не до нас. И мы с Сашей решили самовольно вернуться к своим. Когда я приехал в дивизион, майор Тур удивился и говорит, что меня ищет особый отдел, якобы как дезертира будут судить. А это пахло расстрелом. Поехали мы с Туром в политотдел к Прокушеву. Я рассказал все, что и как. Он вызвал особиста и говорит: «Вот ваш дезертир явился с тыла на фронт. За что же его судить?! Он бывалый боец, был в окружении с нами, с фронта в тыл не уехал, а вернулся в часть, чтоб воевать, бить фашистов, а вы его судить?! Надо прекратить дело. Пусть идет в свой дивизион. Я и вот Тур ручаемся за него». Так мне повезло за мое самовольство, вернулся в свою родную часть. А если бы не начальник политотдела Прокушев, быть бы мне судимым, а в итоге если не расстрел, то штрафбат. А штрафбат это почти то же самое.