13-го.
Ночью сильно стреляли под окнами. Только успеваю заснуть — выстрелы; просыпаюсь, дрожа, и долго не могу заснуть. И так до утра.
Утром узнали, что баронессу Т-ген увели на расстрел. Вспомнила ее грустное лицо, когда заходила, всего несколько дней тому назад.
Нашла случайно томик Чехова.
Опять повеяло чем-то далеким и отошедшим.
Разговоры, разговоры без конца.
Сегодня из ведра с супом вытащили крысу. Кое-кто из очень небрезгливых ел и после этого. Большинство воздержалось. Прежде давали суп два раза в день. Теперь сократили; нашли, что много кормят, а люди корчатся от голода. Бузя никогда не теряет случая рассказать, что «при Николае» кормили белым хлебом, мясом и давали борщ.
Мечта всех — съесть хоть один раз за зиму борщ, хоть бы постный, или даже просто картофель. В камере всегда драки из за гущи. Я могу проглотить только жидкость, поэтому наливают мне охотно в кружку.
Утром заходил молодой врач. Лицо осмысленное, внимательный. Я бросилась к нему, чтобы разузнать о Кике. Он лечит мужское отделение. Дал хорошие отзывы. От кори поправился, пищу получает от друзей. Сразу узнал, о ком спрашиваю — по молодости лет и по теплому розовому одеялу, которое я в последнюю минуту ему дала.
В полдень — волнение: записывают всех, сидящих без допроса (Были такие, что сидели полгода и даже год.) Мы поспешили записаться. Говорят, что будет ревизия. Боятся членов Рабоче-Крестьянской Инспекции. Сегодня даже чистили камеру, покропили карболкой. и убрали сифилитичку. Была и есть Россия.
Все надеются на что-то ... Опять промелькнули перемены в газетах. Дней пять их совсем не давали. Хороший признак.
На прогулке все оживлены. Всякий проблеск радости быстро передается в тюрьме. Оля и Лиза, две подруги из уголовных, усердно танцуют перед мужской тюрьмой, как-то особенно переплетаясь. Мужчины восторженно кричат им вслед.
Оля танцует голая, сверху только тулуп, на ногах валенки. Гибкость и ловкость невероятная. День теплый солнечный. Даже наш дворик повеселел. Только одурелые солдаты не дрогнули.
Вечером пришла из другой камеры (Переходить из одной камеры в другую разрешали лишь 2-3, очень долго сидевшим.) белокурая завитая Адочка, поет, как птица, все больше про «турка». Это — почти ребенок, ей только что минуло 17 лет. Но жизнь исковеркана и смята, как у раздавленного весной мотылька. Дочь генерала какого-то. Брат работал в контрразведке, она — в ЧК. Есть слух, что она пошла в ЧК, чтобы спасти брата. Но любимый брат расстрелян, ей больше не верят и сажают в тюрьму. Со дня на день ждет расстрела. Пока она звонко поет самые лихие песни. Но чувствуется в них надрыв, как и в ней самой. Бежит по морозу в одном коротеньком изодранном черном платьице. А ноги в голубом атласе, — остаток от портьер. Маленькая голова вся в завитках. Вакс с ней ласкова, но при случае предаст.
