12-го утром.
Только что принесли записку от Кики. Я так ждала ее. Пишет: —«Перенес корь, поправляюсь; осложнение с ухом, не беспокойся. Обнимаю дорогую. Изнываю. Твой К...»
Вдруг почувствовала, как слезы потекли по лицу. Это — мои первые слезы в тюрьме. Чувствую свою беспомощность. В нескольких шагах от меня лежит больной мальчик мой — и я не могу пройти к нему. Ответила ему сейчас же.
12-го днем.
На прогулку не иду. На душе тяжело. Все вижу Кику, его бледное лицо и эти страшные красные круги вокруг глаз. Видя мое горе, меня все стараются успокоить, развлечь.
Вечером того же дня.
Весь угол наш резвится, даже я повеселела. Игры, скачки. И бежит же у них кровь...
Бузя живее всех. Вся старая, маленькая фигура ее поддается, трясется. Лицо, плечи дрожат, а из горла выходить что-то дикое, не то свист, не то пение. Это особенно действует на всех, вызывает задор.
Над всем преступным миром — отделенным от нас большим столом с жестяными кружками — царит эта маленькая убийца Бузя. Крохотное существо с хищным носом и еще более хищными руками, — почти клюв и когти. Никто не знал, сколько жизней задушено, разодрано этими, теперь старческими, когтями. Знает одна Бузя, но хранить молчание. Зовут ее здесь «скоком»; маленькая, ловкая, она действительно всюду пройдет первая. 65 лет старухе, но старость тронула лишь оболочку. Внутри — лава, и теперь ни минуты покоя в глазах. Когда поют и танцуют, Бузя вся тут. Из горла несется хриплый крик песни:
— «Ой, Сура, Сура, Сура», вся она дрожит, глаза горят. Много раз была в тюрьме Бузя, ремеслом убийцы она необыкновенно горда. Кто с ней в темном деле, того любит она. Страшная смесь: руки в крови, а дрожат, когда зажигает лампаду у икон.
