При всем усердном чтении и заботах об умственном развитии, оно стояло еще на низкой ступени. В миросозерцании моем все еще господствовали ортодоксальные воззрения. Я был рьяным патриотом, сохраняя убеждение, что Россия незыблемо стоит на таких трех китах, как православие, самодержавие и народность, что она непобедима и что нам ничего не стоит забросать шапками хоть всю Европу.
Перед императором Николаем Павловичем я преклонялся и считал его величавым героем, который один мог спасти Россию и вынести ее на своих плечах. Я имел возможность ежегодно любоваться на него, так как не проходило года в мою бытность в гимназии, чтобы он не посещал все учебные заведения, в том числе и Ларинскую гимназию. Делал это он обыкновенно в марте, во время поста. Заранее мы уже ожидали его посещения, причем нас учили, как вставать при его появлении, как дружно всем классом в один голос кричать во все молодые легкие: "Здравия желаем, Ваше Императорское Величество!", и стоять, пока он не прикажет садиться.
Никогда не забуду я той тревоги, с какою директор, полураскрыв дверь класса, извещал нас о приезде царя, причем лишь раз в году мы видели директора с подобострастным страхом на лице вместо обычной важности, в мундире, застегнутом на все пуговицы. Тревога эта передавалась тотчас и нам: все подтягивались; убирались с пола все разбросанные бумажки; учителя, в свою очередь, застегивались на пуговицы.
И вот входил герой наш, высокий, величавый, распространяя страх и трепет вокруг себя одною своею фигурою, в особенности же своими тяжелыми, свинцовыми и тем не менее проницательными глазами, - и, Боже мой, каким маленьким и мизерным казался нам в это время наш Адам Андреевич Фишер!
Царь не застаивался долго в одном классе; поздоровавшись, выслушав наше: "Здравия желаем, Ваше Императорское Величество!", спросив учителя, что он преподает, отправлялся далее, в другие классы, и кончал тем, что, пройдясь по спальням и дортуарам, испробовав пансионерских щей в столовой или кухне, направлялся к выходу.
Впрочем, однажды он несколько задержался в нашем классе - вышла такая история. О Николае Павловиче сохранилась молва, что пристального взгляда его глаз не могли выносить люди. И мне самому пришлось быть этому свидетелем. Не знаю уж, почему он обратил внимание на сидевшего с края воспитанника Черновского, гимназистика низенького роста и ничего из себя не представлявшего. Черновский именно не выдержал пристального взгляда царя, и слезы градом потекли по его щекам. У Николая тотчас же сделалось гневное лицо, и он спросил его отрывисто:
- Чего ты плачешь?
Черновский ничего не отвечал, стоял навытяжку, а слезы так и катились одна за другою по его лицу.
- Что он, глухонемой, что ли? - спросил государь у директора.
- Никак нет, ваше императорское величество, - отвечал директор, - он только сконфузился.
- Чего же он плачет?
- У него глаза слабы, ваше императорское величество.
- А как его фамилия?
- Черновский, ваше императорское величество.
- Поляк?
- Никак нет, ваше императорское величество, православный русский.
- То-то!
И с этими словами царь вышел из класса.
Кстати, в одно из посещений Николаем нашей гимназии произошел такой анекдот. Один из вновь поступивших учителей проходил через вестибюль как раз в то время, когда царь уезжал. Исполненный верноподданнических чувств, расторопный учитель выхватил шинель у швейцара и помог государю надеть ее. Когда же царь вышел уже за дверь, учитель усмотрел под вешалкой калоши с литерами Н.Р. Он мигом схватил их и выбежал на улицу, когда царь садился уже в сани.
- Ваше Императорское Величество, - воскликнул подобострастно учитель, протягивая государю калоши, - вы изволили забыть калоши.
Государь посмотрел на него с удивлением и, ничего не ответив, уехал. Чудак не мог сообразить, что царю незачем было отмечать калоши литерами, - точно он мог опасаться обменяться ими с кем-нибудь в тесноте.
Престиж царя еще более возрос в моих глазах, когда в ночь на 13 ноября 1854 года, возвращаясь домой с родными из театра, я обратил внимание на высокую фигуру, медленно двигавшуюся по Дворцовой набережной в полном одиночестве. Лодочник, перевозивший нас через Неву, сообщил нам, что это - царь, что каждую ночь он по целым часам ходит взад и вперед один по набережной.
Мне сейчас же представилась величественная картина, как во тьме ночной мирно спит вся Россия, спят города и села, дворцы и хижины, - и один лишь царь бдит и заботливо решает судьбы своего народа, медленно шествуя вдоль невских берегов...
Понятно, что когда 16 февраля 1855 года дошла до меня весть о смерти Николая, я был убежден, что Россия погибла.
Свободное копирование
