Никто из родных и не подозревал о моей болезни, приписывая исхудалость и бледность мою тяжести гимназического ученья. Между тем к переходу в пятый класс я до такой степени ослабел уже и физически, и умственно, что нечего было и думать о латинском, а тем более греческом языке.
В те времена гимназии, начиная с четвертого класса, разветвлялись. Для желающих учиться в высших заведениях древние языки были обязательны. Для нежелающих же существовало особенное отделение, в котором вместе с прочими предметами гимназического курса, взамен древних языков, читались бухгалтерия и законоведение. Для воспитанников этого отделения, прозывавшихся у нас "юристами", двери университета были закрыты; им предоставлялось поступать на государственную службу с чином 14-го класса.
И вот на домашнем совете было решено, чтобы я по слабости и малоспособное™ от древних языков отказался и перешел в отделение юристов. Но и это не помогло. Я все-таки не осилил экзаменов и зазимовал в четвертом классе.
Нужно ли говорить о том, что я шел домой с акта, не слыша ног под собою, в ожидании жестокой порки. Но вдруг, к моему удивлению, никакой порки не последовало, отец ограничился ироническим поздравлением и замечаниями вроде того, что от такого лентяя и негодяя, конечно, нельзя и ждать чего-нибудь лучшего.
Дело заключалось в том, что незадолго перед тем у матери моей была жестокая стычка из-за меня с отцом. Мать решительно и категорически потребовала, чтобы он раз и навсегда отменил по отношению ко мне свою розочную систему воспитания, заявив, что впредь она не позволит ему не только замахнуться на меня, но даже и погрозить мне сечением, иначе - рассорится с ним навсегда.
Кончился этот спор тем, что отец смирился перед настойчивыми доводами матери и дал ей слово, что впредь не будет меня трогать, предоставляя ей няньчиться со своим сокровищем, как ей будет угодно.
Вскоре оказалось, что мой провал на экзаменах для меня был счастьем. К следующему же 1853/54 учебному году в гимназиях были уничтожены юридические отделения, и вместо греческого языка было введено естествоведение. Гимназии получили теперь единство, и все стали иметь доступ в университет, исключая старшие классы, начиная с пятого, которые латинскому языку раньше не учились и потому продолжали учиться законоведению. Мне же, как оставшемуся в четвертом классе, ничто не мешало возвратиться к латинскому языку, и таким образом мне перестала грозить участь отца тащить чиновничью лямку, не кончив нигде высшего курса.
В продолжение второго года пребывания моего в четвертом классе миновал мало-помалу острый период моей психической болезни. Одно избавление от вечного страха розог не могло не подействовать благотворно. Я сразу ожил. Навязчивые идеи не смущали более моего духа, и я не воображал себя Каином и Иудой. С рвением, доходящим до энтузиазма, предавался я саморазвитию в виде обильного чтения и упражнений в литературных работах, с целью сделаться впоследствии писателем.
