Помимо музыки в это время зародился и интерес к живописи. Правда, попыток сделаться живописцем я не предпринимал. Здесь то я понимал, что ни какими талантами в этой области не обладаю. Но, однажды попав в Третьяковскую галерею, проникся желанием понять то, что называется изобразительным искусством. Оказываясь в залах галереи, я ощущал себя попавшим в другие миры, красивые и незнакомые. Помню, что особенное впечатление производили картины Крамского: “Неутешное горе”, “Незнакомка”, “Всадница”, картины Семирадского, Серова, Сурикова. Позже таким же любимым местом посещения стал музей изобразительных искусств, художественные выставки. Я стал собирать открытки, пытался читать книги по искусству и просматривать альбомы с репродукциями.
Но восприятие искусства по книгам и репродукциям не может восполнить живого общения с ним. Я особенно остро это прочувствовал во время выставки картин Дрезденской галереи. На этой выставке меня меньше всего интересовала Сикстинская мадонна. Я столько раз видел ее на очень хороших репродукциях, что не ожидал увидеть чего-либо нового. Но как только я взглянул на живую картину, я был буквально поражен и долго не мог от нее отойти. Примерно тоже, я испытал, когда много лет спустя попал в Лувр и увидел подлинник “Моне Лизы”. Я убежден, что никакие самые совершенные технические средства не в состоянии передать ту необъяснимую ауру, которая присутствует в произведениях настоящего искусства. Нужно только уметь ее почувствовать.
К сожалению, с возрастом способность восприятия этой ауры притупляется, и желание вновь увидеть хорошо знакомые картины, обычно, уже связано со стремлением воскресить впечатления, которые возникали когда-то.