В Петербурге - 3

 На другое утро (6 мая) отец писал Толстым письмо. Приведу отрывки из его письма:

"Вероятно, мамаша писала уже тебе, что я поехал в Петербург хлопотать об Саше и взял с собой Таню. Эта [1 слово неразбор.] собирается сама тебе писать. Хлопоты мои насчет Саши увенчались полным успехом. Я остаюсь всеми чрезвычайно доволен, подавно Баранцовым, т. е. товарищем генерал-фельдцехмейстера. Теперь ожидаю еще кончательной бумаги от начальника всех учебных заведений - Исакова, и тогда отправляюсь обратно в Москву. Много бы пришлось писать, если б передать вам все мои переговоры...

Теперь порасскажу вам об другом. Вчера утром продолжал я делать свои визиты и был у Степана Александровича Гедеонова (fils) (сына (фр.)) и генерал-адъютанта Огарева. Последний рассказывал мне, что "Казаков" читал князь Иван или Дмитрий Александрович Оболенский императрице, которой очень понравилась эта повесть. Она была прочитана dans un cercle de 5 personnes (в кругу 5 человек (фр.)). А Гедеонов сказал мне, что все кавказцы в полном от нее восхищении, и сам Гедеонов расхвалил ее, как нельзя более.

Обедал я вчера у Маркуса, а вечером поехал к Шостак. Она a la lettre (буквально (фр.)) впилась в меня с расспросами о тебе и твоем муже. Я должен был рассказывать ей до малейшей подробности об ваших нравственных и сердечных отношениях, об вашей материальной жизни; одним словом, все интересовало ее до высшей степени, а мне было очень легко и приятно все ей рассказывать. На этот наш разговор вдруг является видная барыня с открытым лицом, умными глазами и весьма приятной наружностью. Это была comtesse Alexandrine Tolstoy (графиня Александра Толстая (фр.)). В одну секунду был я ей представлен, и в наш разговор прибавилось много дров. Разговор наш, и так уже очень горячий, обратился в пламенный. Она также чрезвычайно интересовалась вашей жизнию и объявила мне окончательно qu'elle est jalouse des sentiments que j'ai pour Leon (что она ревнует к чувствам, которые я питаю к Льву (фр.)).

- Похожа ли Соня на Таню? - спросила она меня.

- Да, есть некоторое сходство, - отвечал я.

Они все воображают себе, что Соня очень хороша. Чтобы разуверить их в этом, я сказал им, что ты сам как-то объявил жене своей, что находишь ее лицом хуже сестер. Все рассмеялись, и графиня Alexandrine оказала:

- Comme je reconnais Leon, comme cela lui res-semble (Как я узнаю Льва, как это похоже на него (фр.)).

Я обещал к ней приехать. Она здесь на короткое время и живет во дворце великой княгини Марии Николаевны. Она очень понравилась мне. Умна, любезна и, кажется, добра, а уж тебя, мой друг, крепко любит. Спрашивала также об брате Сереже.

Я просидел с ними до 12 часов, несмотря на то, что устал от всех моих петербургских поездок. Сегодня обедаю у дяди Володи. Как приеду в Москву, немедленно осведомлюсь об "Казаках" и пришлю мужу твоему брошюру Гедеонова под заглавием: "L'insurrection polonaise. Reponse a Montalembert" ("Польское восстание. Ответ Монталамберу" (фр.)), которую вручил мне сам автор и которая произвела здесь большой эффект.

Я думаю оставить Петербург 11 или 12 мая.

Прощайте, мои милые, обнимаю вас от всей души; расцелуй ручки и тете Татьяне Александровне. Кланяйся Алексею и Дуняше. Чертенок Татьянка убежала куда-то, она хотела вам писать.

Будь же ты, дружище, поосторожнее с пчелами, мне ужасно жаль тебя, что они, проклятые, так тебя кусают..."

На другой день мы обедали у Иславиных. Первым встретил меня Кузминский.

- Ты знаешь, - сказал он, - что сегодня наш абонемент в опере, и мы после обеда едем в театр?

- Да знаю, Julie мне говорила. А что дают?

- "Севильский цирюльник". Бедные мои экзамены! - прибавил он.

- А когда же ты занимаешься?

- По ночам и очень утомляюсь.

- Я это вижу: ты бледен, и черно под глазами.

- А во всем ты виновата, - сказал он, весело глядя на меня. - Все же как хорошо, что ты в Петербурге. А тебе нравится le cousin barbu? (кузен с баками (фр.)) - неожиданно спросил он меня.

Так прозвали Anatoli. Он носил бакенбарды по английской тогдашней моде. Я сама не знала, нравится ли он мне, и что мне ответить.

- И да, и нет, сама не знаю, - подумав, ответила я.

- А он только о тебе и говорит.. Его уже дразнят тобой!

Что-то радостное и мучительное шевельнулось в моем сердце. "Зачем он мне говорит это?" - подумала я

Сборы в театр длились довольно долго. Julie велела парикмахеру причесать меня "a la grecque" (по-гречески (фр.)), как носили тогда на балах, с золотым bandeau (обручем (фр.)) с приподнятыми буклями, а на шею надела мне бархатку с медальоном.

Сама она была одета очень парадно с открытой шеей, как и я и Ольга, ехавшая с нами.

Наша ложа - 3-й бенуар. Отец и Anatole в партере. Anatole в первом ряду. Впечатление то же, что на островах: он знает всех - все знают его. С нами в ложе дядя Володя и Кузминский с конфетами.

Я вся поглощена этой чудной музыкой Россини, которая мне так знакома. Минутами я забываю все и всех. В антракте дядя и Александр Михайлович вышли из ложи. Я встала и прошла в глубину ложи. Красивый туалет мой, музыка и милая ласковая Julie привели меня в обычное хорошее настроение. "Он, наверное, придет в нашу ложу, - думала я. - Но какое мне дело? Я не хочу этого!., не хочу... Мне весело, хорошо, свободно". "Нет, ты хочешь, ты ждешь его", - говорил мне внутренний беспощадный голос, перед которым лгать было невозможно.

Капельдинер отворил дверь, и вошел Anatole. Вся фигура его дышала каким-то небрежным изяществом. Все, что он делал - входил в ложу, здоровался, целовал руку Julie - все было так, как должно быть: просто, непринужденно, ласково, особенно со мной, как мне казалось тогда. Одет он был по-бальному, что шло к его большому росту. Поздоровавшись с Julie, он сел против меня.

- Вы отдохнули после вчерашнего вечера? - спросил он меня.

- Я долго не могла заснуть.

- Как вы были трогательны с вашим горем обижен, ного ребенка.

- Я уже не ребенок, мне будет 17 лет.

- Вот как, - сказал он, улыбаясь. - Вы знаете, меня все спрашивают, кто сидит в 3-м бенуаре.

- Как? Разве Иславины мало известны в Петербурге? Julie мне называла многих, кто сидит с вами в первом ряду, - нарочно сказала я, как бы не понимая его.

- Да, Иславиных многие знают, но вас не знают. Я замолчала.

- Vous etes delicieuse aujourd'hui, cette coiffure vous va a merveille (Вы прелестны сегодня, эта прическа так чудно идет вам (фр.)), - продолжал он, играя моим веером и близко нагибаясь ко мне.

Я чувствовала, что краснею, и хотела отодвинуться. "Он пожалуй обидится", - снова мелькнуло у меня в голове, и я осталась на месте. Опять что-то необъяснимое и страшное притягивало меня к нему.

Несколько минут длилось молчание. Он, улыбаясь, пристально глядел на меня, как бы изучая мой туалет, мое выражение лица, мою шею с бархаткой. "Нет, это не должно быть... Ведь никто никогда не был со мной так, как он", - думала я, упрекая себя, обвиняя его, но в чем, я не умела себе ответить, и решительно встала, чтобы уйти. Он так ласково, просто остановил меня.

- Таня, куда вы, - сказал он, взявши меня за руку, - тут так хорошо. Не уходите. Laissez moi vous admirer ne fut ce que quelques moments (Дайте мне, хотя бы несколько минут, любоваться вами (фр.)).

Я стояла перед ним, не отнимая руки.

- Зачем вы такой? - вдруг почти с отчаянием проговорила я.

Что я хотела выразить этим словом "такой", объяснить себе я не могла, но Anatole понял меня.

- Vous etes adorable, ravissante, Kousminsky a de la chance (Вы прелестны, очаровательны. Кузминскому посчастливилось (фр.)).

Дверь ложи отворилась, и вошел Александр Михайлович. Anatole не выпустил руки моей.

- Je dois vous dire adieu (Я должен проститься с вами (фр.)), Таня, - сказал он, вставая.

Кузминский прошел вперед и сел возле Ольги. Anatole, непринужденно и весело простившись с нами, обратился к Кузминскому:

- Ой soupons-nous ce soir? (Где мы сегодня ужинаем? (фр.))

- Je vais a la maison (Я еду домой (фр.)), - сухо ответил Кузминский.