Ушаков — одна из центральных фигур творчества Валерия Николаевича. Поэтому можно понять его удовольствие, которое он засвидетельствовал на сайте Союза писателей России (http:/sp.voskres.ru) в дневниковой записи от 7 марта 2003 года, слушая выступающих на конференции Арзамаского педагогического института:
«Следующий день был Ушаковский. Большая аудитория заполнена студентами, и первый доклад то ли по романам В. Ганичева “Росс непобедимый”, “Флотовождь”, “Святой и праведный адмирал Ушаков”, то ли по жизни, подвигам, святому служению Ушакова делала размашистыми мазками, касаясь исторического фона, особенностей стиля автора романов, возвышенных качеств характера адмирала, Светлана Ивановна, преподаватель филфака. А за ней представили XVIII век её студентки».
Удовольствие, стало быть, двойное. И от того, что говорят об Ушакове, и от того, что говорят об Ушакове в освящении писателя Ганичева.
Разумеется, любому автору любопытно услышать как понимают «особенности его стиля» другие. «Размашистые мазки» не лучший, правда, способ постичь стилевые особенности, но, как замечал когда-то Евгений Винокуров, «не важно, как говорят, важно, что хвалят».
А хвалили, судя по записи, не скупясь:
«Доклады были обстоятельны, анализ тщательный, факты выверены. Всё перемежалось биографическими подробностями. Некоторые из них я уже успел позабыть, но студенты нашли их в различных моих интервью, беседах.
Поблагодарил за хорошее знание истории, за то, что прочитали романы, поняли смысл, вывели ушаковскую составляющую».
Что такое «ушаковская составляющая» в художественном тексте, мне не совсем ясно, но трудно, конечно, удержаться, чтоб у тебя от таких похвал не вскружилась голова! Тем более, если ты сопредседатель жюри по присуждению Большой литературной премии России. Кому же её давать, как не тем, у кого отслеживают даже биографические подробности? Понятно поэтому, что именно первой степенью этой премии наградил Ганичев собственные романы «Росс непобедимый», «Адмирал Ушаков» и повесть «Дорожник». Последовал примеру академика Алфёрова, поделившего «Русский Нобель» между собой и немцем Клаусом Ридле, тоже взял себе не всю премию, а половину, отдав другую Юрию Лощицу.
А «Росс непобедимый» получил ещё и премию С. Аксакова. А ещё удостоили Ганичева премией «Прохоровское поле». Деньги, конечно, не Бог весть какие большие — премия региональная, белгородская. Но считается почётной: на её вручении кого только не увидишь — и бывших политиков, например, Николая Ивановича Рыжкова, и нынешних, к примеру, Сергея Михайловича Миронова. Словом, столько пришлось мне читать похвальных слов писателю Ганичеву, что в конце концов они меня заинтриговали. Как говорится, все хвалят, а я не читал. Открыл роман «Адмирал Ушаков», прочитал первый абзац и застыл ошарашенный:
«На берегу реки Мокши сидел старый человек в морском мундире. Последние предосенние прозрачнокрылые стрекозы трепетали над ним, некоторые садились на потёртые эполеты, передыхали и вспархивали, когда человек шевелился. Ему было душно, он расслаблял рукой расстёгнутый воротник и, глубоко вздохнув, замирал, вглядывался слезящимися глазами в ладошки небольших волн, похлопывающих речку. Что виделось ему в этом мелководье? Что прозревал он сквозь наплывавшую влагу? О чем думал? Может быть, и ни о чём. Казалось, его мысли не нужны были никому. Ни этим густобородым монахам из Санаксарского монастыря, ни улыбчивым робким крестьянам, ни плотным соседским помещикам, с почтением раскланивающимся с неразговорчивым стариком. Им были далеки его думы. А он и не выстраивал их в ряд, не готовил к передаче потомкам, не хранил откровения в потаённых уголках, постепенно растворяя во времени драгоценные и неповторимые открытия, стирая в памяти известные только ему пути и ходы в сложной шахматной игре воинской морской жизни».
Можно ли что-нибудь понять из этого вязко-рассудительного повествования? Думал ли о чём-нибудь этот «старый человек в морском мундире» или всё-таки не думал? А если ни о чём не думал, то о каких мыслях идёт речь? Кому в таком случае они могут понадобиться или не понадобиться? А с другой стороны, мыслей (или дум) у него, оказывается, было много. Но он не хотел их выстраивать (почему?), не готовился их передать потомкам (почему?) И сколько времени ему пришлось провести на берегу реки, чтобы растворить в нём («во времени») все свои драгоценные и неповторимые открытия? И может ли человек, аки компьютер, стереть в памяти некие «ходы в сложной шахматной игре воинской морской жизни»? Как тут не вспомнить Зощенко: «Чего хотел сказать автор этой художественной прозой?»
Возразят, можно ли судить о манере художника по одному абзацу? «Да возьмите вы любых пять страниц из его романа, и без всякого удостоверения вы убедитесь, что имеете дело с писателем», — горячился герой Булгакова. А в данном случае и пяти страниц не надо. Уже первый абзац выдаёт, что мы имеем дело не с писателем, а с писателем по удостоверению. Как шутили раньше, он же не писатель, он член Союза писателей. А в данном случае — его председатель.
Так что прав оказался И. М. Шевцов, отказавшийся считать свой союз русскоязычным. Уж коль скоро сам его председатель в таких напряжённых отношениях с русским языком…
А вот насчёт того, что ганичевский союз «патриотический», то Шевцов и не скрывает, что вкладывает в это понятие. В том бывшем Союзе писателей, который долго отказывал Шевцову в приёме, доминировала, как он пишет ненавистная ему «просионистская» группировка. Она, дескать, вечно ставила ему палки в колёса, встречала его «патриотические» романы злобной критикой.
Ах, как обидно ненадёжна стариковская память. Помнит Шевцов, к примеру, о фельетоне Зиновия Паперного, но забыл, чем он заканчивался. А заканчивался он искренним удивлением Паперного, что роман «Тля», который выдаёт весьма поверхностное представление Шевцова о природе и смысле живописи, предваряет восторженное слово художника Александра Ивановича Лактионова. «Если б обнаружилось, что не читал Лактионов этого романа, — примерно такой была конечная фраза фельетона, — мы бы этому не удивились». И ведь обнаружилось! В следующем же номере «Литературной газеты» было напечатано письмо Лактионова, где Александр Иванович засвидетельствовал: конечно, он романа не читал! Предисловие написал сам Шевцов, а он, Лактионов, подписал его по дружбе!
Не одни, стало быть, «сионисты» (читай: евреи!) травили русского писателя. Порой от его книг и друзья открещивались, как чёрт от ладана.
Ну, а уж если сам Шевцов об этом не помнит, то для чего напоминать ему об этом закадычным его приятелям — Бондареву, Егору Исаеву, Михаилу Алексееву? Прошли времена, когда единомышленники-заединщики могли вилками зады друг другу протыкать, как однажды ещё при Сталине подравшиеся в ресторане ЦДЛ Суров с Бубенновым. Нынешние дружат, крепко держась под локотки.
Проглядывая сайты их Союза, нашёл я и литературную премию имени М. Н. Алексеева. «Неужто, — подумал, — решил подражать Солженицыну, или тот подражает Алексееву?» Но оказалось, что премии Алексеев не учреждал. Её учредило саратовское правительство в честь почётного гражданина Саратовской области Михаила Николаевича Алексеева. Забавно, что среди прочих получил её Михаил Лобанов. Получил, как официально об этом объявлено, «за публикации, посвящённые творчеству М. Алексеева».
Напоминает знаменитый анекдот о решении жюри конкурса на лучший проект памятника Пушкину: второе место дали за Сталина, читающего Пушкина. Будем теперь ждать, когда одарит саратовское правительство премией Алексеева самого Алексеева, доведёт до конца анекдотическую ситуацию. Ведь первую премию в том анекдоте присудили Сталину, читающему Сталина!
Но, конечно, далеко Алексееву до Ганичева. Того даже за интервью, которое он дал руководителю пресс-центра своего союза, наградили лауреатством. А то, что его наградила «одна из самых популярных американских русскоязычных газет “Русская Америка”» (впервые о такой слышу!), по мнению ганичевского пресс-центра, «ещё двадцать лет назад вызвало бы реакцию однозначную — осуждение общим собранием коммунистов с последующим исключением имярек из рядов…» Исключили бы, конечно. Да только вряд ли двадцать лет назад коммунист-функционер Ганичев захотел бы связываться пусть и с русскоязычной, но всё же американской газетой! Разве только с такой, с какой позволено было иметь дело. Похоже, что эта — как раз из тех. Не осведомлена даже, что обычно гонорар за интервью платят тому, кто его берёт, а не тому, кто его даёт. (Бывают, конечно, исключения, но для мегазвёзд, к которым многократный академик и член Общественной палаты всё-таки не относится.) И, стало быть, перепутала газета адресатов, вручая свой диплом лауреата!
***
Ах, какие они сейчас все храбрые — антибольшевистские, антисоветские! Забыли, кому писал Солженицын в день исключения его из Союза писателей? «Посмотрите циферблаты! — ваши часы отстали от века. Откиньте дорогие тяжёлые занавеси! — вы даже не подозреваете, что на дворе уже рассветает. Это — не то глухое, мрачное, безысходное время, когда вот так же угодливо вы исключали Ахматову. И даже не то робкое, зябкое, когда с завываниями исключали Пастернака. Вам мало того позора? Вы хотите его сгустить? Но близок час: каждый из вас будет искать, как выскрести свою подпись под сегодняшней резолюцией».
Ничего, конечно, они не забыли. Просто понапрасну понадеялся Александр Исаевич на их страх перед историей. Попугались, конечно, не без этого. Но не истории, а сиюминутного настоящего. А когда выяснилось, что ничто им не угрожает, занялись тем же, чем и прежде занимались.
Учредило Международное сообщество писательских союзов (Михалков, Бондарев, Феликс Кузнецов, другие) вместе с Союзом художников России, издательством «Советский писатель» и педагогическим открытым университетом имени М. А. Шолохова международную премию имени Шолохова. Вот уже который год объявляют лауреатов. Разумеется, как это теперь принято, себя не забыли. И Михалков взял премию, и Бондарев взял, и Анатолий Иванов, и Проскурин, и Михаил Алексеев, и Сорокин, и Куняев, и Проханов, и художники из руководства своего Союза. Увенчали и политических деятелей. Не только отечественных, таких, как Зюганов или генерал Варенников. Но главным образом — международных. Тут каждое имя знаковое: Слободан Милошевич, Радован Караджич, Александр Лукашенко, Фидель Кастро Рус. Наконец, совсем недавно — любимый вождь северокорейского народа маршал Ким Чен Ир.
Кстати, северокорейский диктатор, как и Ганичев, академик Международной академии Меценатства. Я поначалу думал, что Ганичев туда избран как председатель президиума регионального общественного движения «Добрые Люди Мира». Но похоже, что она из тех академий, куда выбирают не за творческие или научные заслуги.
Меня самого приглашали однажды избираться в Международную академию педагогических наук. «Членом-корреспондентом?» — спросил я. «Можно и сразу академиком, — сказали, — но это будет стоить в два раза дороже». «Так у вас выбирают за деньги?», — удивился я. «Что вас удивляет? — сухо ответили мне, — мы же новая организация. Нам нужны деньги! А у вас зато будет почётное звание!»
Не знаю, насколько почётно быть академиком Международной академии Меценатства, но знаю, что она имеет отношение к благотворительному фонду «Меценаты Столетия», о котором известно, что он создан при поддержке Государственной думы РФ, Совета Федерации, Министерства культуры РФ и осуществляет свою деятельность под покровительством Русской Православной церкви. Ну, то что лауреатом её премии, которая называется «Добрый Ангел Мира», стал в этом году министр культуры Александр Соколов, меня не удивило: снова берёт себе тот, кто учреждает. Но потом, порыскав по Интернету, я обнаружил, что эта премия даётся щедро и многим: Примакову, Шаймиеву, Алу Алханову, Николаю Фёдорову (президенту Чувашии), ещё нескольким президентам, Лебедю из Тувы, губернаторам, главам городских и районных управ, духовенству, региональным министрам, сотрудникам президентской администрации, разного рода другим деятелям и даже учреждениям (МГУ, Эрмитажу, Российской Академии Наук, Московской консерватории, Ижевскому заводу), даже республикам (Ингушетии, Хакасии), даже городам, даже архитектурно-парковым комплексам.
Не забыты и знатные иностранцы. К примеру, лауреатами в номинации «Почетный меценат и благотворитель мира-2005» стали Президент Сербии Борис Тадич, Генеральный секретарь Трудовой партии Кореи Ким Чен Ир, Президент Республики Беларусь Александр Лукашенко.
Ким Чен Иру фонд вручил ещё и свой орден с бриллиантами «Звезда Мецената».
Господи, думаю, сколько же у них денег! Ведь и орденов у фонда несколько, и все из драгоценных металлов. И кавалеров этих орденов уже по пальцам не пересчитаешь.
Объяснила загадку газета «Пермские соседи» от 15 июня 2005 года, опубликовавшая весьма любопытный прейскурант Мецената:
Серебряная «Звезда Мецената» — 750 тысяч рублей,
Орден «Рубиновый крест» — 500 тысяч рублей,
Золотой орден «Меценат» — 200 тысяч рублей,
Серебряный орден «Меценат» — 115 тысяч рублей.
Нет, это не стоимость изготовления орденов. Эти деньги ты должен заплатить, чтобы стать кавалером любого из них! Оригинальная, ничего не скажешь, благотворительность, которой покровительствует Русская Православная церковь!
И куда идут эти деньги? Не отсюда ли огромное количество премий, которыми осыпаются члены Союза писателей России во главе с Ганичевым?
Был у нас с Юрием Кузнецовым слушатель Высших литературных курсов — Валерий Хатюшин, который писал стихи. «Стихи! — фырчал Кузнецов. — У нас в Краснодаре любой член литобъединения пишет лучше!»
— Знаешь, — сказал он мне по телефону перед самым обсуждением Хатюшина, — я сегодня на семинар не приду. Ты уж проведи обсуждение этого графомана сам.
— Но почему? — взвился я. — Здесь ведь и говорить нечего. Стихи чудовищны. Приходи. Он тебе больше поверит.
— Он верит только Сорокину, — сказал Юрий Поликарпович. — Сорокин его и взял на курсы. Я был против категорически.
Хатюшин печатался в основном в журнале «Молодая гвардия» у Анатолия Иванова. Потом он стал там работать. Стихи его были не просто плохи, от них исходила какая-то нутряная звериная злоба.
Семинар я провёл один. Никто ничего хорошего Хатюшину о стихах не сказал. На том и расстались.
А спустя время узнаю, что он стал нынче дважды лауреатом. Дали ему премии Есенина и «Золотое перо России». Хотел сказать: и на здоровье. Но сами подумайте, стоит ли желать здоровья тому, кто злорадно назвал «возмездием» события 11 сентября 2001 года, когда самолёты террористов обрушили два нью-йорских небоскрёба, убив тысячи ни в чём не повинных американцев, кто в нечеловеческой своей ненависти принялся радостно отплясывать на трупах:
С каким животным иудейским страхом
С экранов тараторили они!..
Америка, поставленная раком, —
Единственная радость в наши дни.
И не хочу жалеть я этих янки.
В них нет к другим сочувствия ни в ком.
И сам я мог бы, даже не по пьянке,
Направить самолёт на Белый дом…
Дело не в том, что из-под «золотого пера России» этого упыря выползло хвастливое враньё: такие герои обычно только других науськивают, но сами не способны быть камикадзе: струсят! Дело в том, что подобные стихи, скорее всего, расходятся с Уголовным кодексом. И уж точно противоречат Закону об экстремистской деятельности, о котором мы здесь говорили.
Молодёжь насмешливо называет антифашистов «антифой». К ним относятся как к чудакам. Быдляки своё дело делают. Учат жить.
Интеллигентов?
Только что отпраздновали столетний юбилей великого русского интеллигента академика Дмитрия Сергеевича Лихачёва. Он выписал в своей книге «Заметки и наблюдения» слова Блаженного Августина: «Единственным признаком благородства скоро станет знание литературы». Лихачёв умер семь лет назад. Что для него значила эта фраза? Какое время он ею характеризовал? Близкое к нынешнему? Или то далёкое, когда оказался он в концентрационном лагере в Соловках по обвинению в антисоветской деятельности? Впрочем, вспоминая о лагере он писал: «Интеллигенция в условиях Соловков не сдавалась. Она жила своей, часто скрытой от посторонних глаз, духовной жизнью, собираясь и обсуждая разные философские проблемы». Речь, стало быть, о том, каким ощущал Дмитрий Сергеевич время в последние годы жизни.
Знание литературы — единственный признак благородства? Я бы сейчас добавил к эпитету «единственный» ещё и «реликтовый». Как сообщило только что «Эхо Москвы», более трети москвичей не читают книг. Опрос, проведённый Левада Центром, показал, что только 23 процента горожан называют себя постоянными читателями. Нелюбовь к чтению, считают нынешние психологи, воспитывается с детства. Дальше цитирую радиостанцию: «Родители практически не читают книги детям, а в школе учителя требуют от ребёнка быстрого чтения. Этот процесс превращается в экзекуцию».
***
Хорошая книга — лучшее оружие сопротивления быдляку. Быдляк это чувствует. Поэтому все силы приложит, чтобы не раскручивали хорошую.
Я уже не раз здесь вёл речь о специфике нынешнего образования. Вот и руководитель моей кафедры Валентин Иванович Коровин много горьких слов сказал в «Литературной газете» (№ 38, 20 — 26 сентября 2006 года) о нашем студенчестве, о том, как отбирают у них часы на освоение языка и литературы, как заставляют филологов изучать математику, что, конечно, есть издевательство над людьми, выбравшими себе совершенно определённую профессию. Много верного сказал Коровин и о труде преподавателей, которые сейчас поставлены на грань потери квалификации: в два раза урезали часы на основные курсы! И в превозносимой Коровиным Болонской системе преподавания действительно немало привлекательного. И всё же:
«Болонья требует от преподавателей раз в пять лет менять специальные курсы. Если, например, сегодня я читаю лекции о лирике Пушкина, то в следующее пятилетие я должен подготовить курс о прозе Чехова».
А ведь это на руку только быдлякам! Лев Кривенко, Борис Балтер, Юрий Трифонов, Евгений Винокуров, Константин Ваншенкин вспоминали, как заслушивались они в Литературном институте лекциями о Пушкине Сергея Михайловича Бонди. Я слушал в МГУ темпераментные лекции пушкиниста Бонди лет через 15 после них. Могу себе представить, что было бы с Сергеем Михайловичем, если б ему предложили изменить делу всей его жизни — заняться Чеховым! В том-то и штука, что настоящий специалист свой курс не на пять лет готовит. Можно, конечно, читать общие курсы по истории литературы: знакомить студентов и с Достоевским, и с Толстым, и с Чеховым. Но на разработку курса по творчеству каждого из них порой и жизни человеческой не хватит. Если, конечно, не застывать над однажды достигнутым, а продвигаться дальше, уточняя реалии и детали, фиксируя новое, что тебе в этом художнике, в этом его произведении, в этой главе этого его произведения открывается.
С. М. Бонди был специалистом, а, к примеру, Василий Иванович Кулешов, написавший учебник по истории русской литературы X — XX веков, специалистом не был. Никогда прежде не занимался ни древнерусской, ни литературой XVIII или XX веков. Ну и каким мог быть такой учебник? Таким, каким и был, — скучным, перечислительным, не обучающим литературе, но отталкивающим от неё.
«Образованность и интеллектуальное развитие — это как раз суть, естественные состояния человека, а невежество, неинтеллигентность — состояния ненормальные для человека. Невежество или полузнайство — это почти болезнь. И доказать это легко могут физиологи» (Д. С. Лихачёв. «Заметки о русском»).
Болезнь — Дмитрий Сергеевич прав! Лечить полузнайство невероятно трудно. Как ему понять, что оно нуждается в лечении, если оно — «состояние ненормальное для человека», если оно невежество!
«Полунаука, — формулировал некогда герой романа Достоевского «Бесы», — это деспот, каких ещё не приходило до сих пор никогда. Деспот, имеющий своих жрецов и рабов, деспот, перед которым всё преклонилось с любовью и с суеверием, до сих пор немыслимым, перед которым трепещет даже сама наука и постыдно потакает ему».
Увы, так оно и есть. Я писал здесь о мимикрирующих. Писал об одарённых людях, готовых ради выгоды унизить (проклясть) свой дар, съёжиться, чтобы не дай Бог не выделяться, вступить в союз с некомпетентными, но влиятельными, трусливо и льстиво радуясь их поразительной компетентности. И о тех писал, кто ничего толком не усвоив и не освоив, продвигается по службе, как сапёр по минному полю, комфортно обслуживая начальство, умея создавать впечатление своей исключительной нужности, полезности, ценности.
Свободное копирование
